Проклятие Персефоны

Насколько Роджер стал близок с Королевой сирен? Это может разрушить весь план…

Не ожидавший такой реакции, дрожащим голосом Уильям произнес, глотая ком в горле:

– Эмилия, родная, пожалуйста, прошу…

Мужчина вскочил с кровати и упал на колени, обхватив мои ноги руками и крепко прижимая к груди. В этот момент он был похож на потерянного и испуганного ребенка, которого пытаются отобрать у матери, и он понимает, что больше им не суждено встретиться. Не в силах оттолкнуть друга детства, я судорожно вздохнула, пытаясь вытеснить тревожные мысли. Осторожно положив ладонь на черные кудри, медленно гладила макушку Уильяма, успокаивая, в то время как мужское тело содрогалось от безмолвного плача. В груди все сжалось, но я старалась сохранить остатки самообладания и хладнокровия.

– Уильям, пожалуйста… Мне нужно время. А пока выйди из каюты и оставь меня одну. Сейчас же. – Холодные нотки, прозвучавшие в голосе, моментально отрезвили Уильяма. Он посмотрел на меня покрасневшими глазами и, смахнув оставшиеся слезы ладонью, кивнул, но отстраняться не торопился.

Я почувствовала легкое касание на коже: ладони Уильяма поднимались вверх по моему бедру и поглаживали его. Капитан оставил россыпь поцелуев на моих ногах, затем встал и посмотрел на меня глазами, полными горечи и ненависти к самому себе. Он пересек каюту и тихо произнес:

– Надеюсь, когда-нибудь ты меня простишь.

Уильям неслышно вышел, а мое тело жгло от очередного разочарования и предательства.

Дождавшись, когда шаги в коридоре стихнут и никто уже не сможет меня потревожить, я резко сорвала с шеи кулон и прикрыла глаза. Жабры, болезненно проступающие на шее, заставили вцепиться острыми когтями в ладони, оставляя на них кровавые следы. Я больше не могла сдерживать ненависть и гнев, разъедающие душу. Распахнув глаза, подошла к зеркалу и взглянула на отражение: окровавленные глаза, дьявольская ухмылка, растрепанный вид…

Сегодня я должна освободить сирену, иначе накопившиеся чувства сломают ее невидимую клетку в самый неподходящий момент и нарушат весь план. А ведь я подобралась так близко… Могла почти прикоснуться… Завладеть… Мотнула головой, осознавая, что еще слишком слаба, что еще не время… Для того чтобы не выдать себя в будущем, сейчас нужно принести кого-то в жертву моей сирене.

К счастью, в эту ночь никто не слышал мальчишеского крика, равно как и наутро исчезновение юнги не было замечено другими членами экипажа. После кровавой жертвы мы с сиреной насытились и легко погрузились в сон.

* * *

Я бежала по полю, крепко прижимая к груди букет полевых цветов. Быстро преодолев ступеньки на крыльце, влетела в комнату.

– Мама, мамочка, посмотри какие цветы! Они тебе точно понравятся, и ты поправишься!

Моя мама больна. После смерти отца она сильно изменилась: постоянные крики, оскорбления, обвинение в том, что я погубила ее ребенка. За последние шесть месяцев она превратилась в собственную тень – неестественная худоба, темные мешки под глазами, панические атаки.

Вот и сейчас мать судорожно дернулась. Помедлив, она обернулась.

Издав удивленный возглас, я широко распахнула глаза: лицо излучало свет и тепло, глаза были полны нежности и счастья, а на губах дрожала улыбка. Ее некогда густые черные волосы, которые со временем превратились в паклю, снова блестящими локонами спадали на плечи, тело приобрело былые формы, а на щеках появился румянец.

Мать протянула ко мне руки и вдруг произнесла:

– Сестра…

Захлебываясь от нахлынувших эмоций и слез, она упала передо мной и сложила руки в мольбе:

– Я так виновата перед тобой.

Казалось, в легких больше не осталось воздуха от услышанных слов. Посмотрев на женщину испуганным взглядом, я рухнула на колени и обхватила содрогающееся тело детскими руками.

– Я знала, что моя дочь не выжила бы. Персефона не позволила… Догадывалась, все это время… Но так и не смогла сказать твоему отцу, не смогла!

Брид. Моя кровная сестра. Сирена, умоляющая Персефону отпустить ее на сушу, чтобы воссоединиться с человеком. Она носила его ребенка у себя под сердцем, сгорая от желания остаться со смертным и растить будущую дочь, прекрасно понимая, что без благословения Богини ребенок не выживет.

Персефона ни за что бы не пошла на это. Тирания и жестокость стали синонимами ее морского владычества.

Судорожно вздохнув, я до крови прикусила нижнюю губу, стараясь скрыть подступающие слезы, и крепче прижалась к сестре, уткнувшись лицом в ее хрупкое тело.