Когда-то она себя так уже называла. Когда казначей Мартин фон Хайдельсхайм домогался ее в конюшне. С тех пор прошло всего пара месяцев, а по ощущениям – несколько лет. Агнес стала старше. Старше и сильнее – и она не позволит выставить себя из этой крепости.
Агнес задумчиво намочила тряпицу в миске у кровати и вытерла пот с отцовского лба. Эрфенштайн был бледен, его сотрясала дрожь, сердце бешено колотилось. Разум его, казалось, был во власти бредовых видений.
– Гингат, – повторял он шепотом. – Гингат…
Внезапно наместник снова приподнялся и попытался заговорить онемевшими губами.
– Агнес… – выдавил он сиплым голосом. – Вот еще что тебе следует знать. Я… я всегда тебя любил, и…
Он обмяк, слова перешли в хрип и вскоре стихли.
Опечаленная, но с гордо поднятой головой, Агнес сидела у постели умирающего отца и напевала ему старинную окситанскую колыбельную, пока тело его неумолимо немело.
Первое, что почувствовал Матис, когда проснулся, – это адскую головную боль. Юноша приоткрыл глаза, и яркие лучи пронзили ему мозг. Со второй попытки он лишь осторожно поморгал, и свет бил уже не так больно. Теперь Матис различил и бормочущие голоса. Сквозь прикрытые веки он увидел над собой зеленые ветви и не сразу сообразил, что это липа перед трактиром. Взгляд его уловил любопытствующие лица. Люди образовали вокруг оружейника полукруг. Кто-то ткнул его сапогом.
– Думаю, приходит в себя, – проговорил ворчливый голос.
– Осторожнее, ради всего святого! Кто знает, на что он еще способен, – ответил ему второй голос, принадлежавший, вероятно, напуганной женщине.
Матис застонал и стал медленно подниматься вдоль ствола, пока наконец не сел прямо. Его мутило; чувство было такое, что его могло вывернуть в любую секунду. Юноша прикрылся ладонью от яркого солнца и, хмуря лоб, огляделся. Его обступили около двух дюжин горожан и взирали на него с помесью любопытства, страха и отвращения. Среди множества людей Матис разглядел и нескольких стражников. Судя по всему, стояло уже позднее утро.
«Что же, черт возьми, случилось?» – подумал Матис. Голова гудела, как церковный колокол.
Тут ему вспомнилась вчерашняя выпивка, вино, пиво… Он плясал со множеством девиц, в особенности с этой рыжей, что всякий раз хватала его между ног. Припомнилось, что стоял на столе и горланил песни, а народ хлопал его по плечам и пил в его честь. Потом в какой-то момент ему стало дурно, и воспоминания обрывались.
– Эй! – один из стражников резко встряхнул его, и Матису снова стало плохо. – Просыпайся, парень! У нас к тебе разговор!
Юноша подавил рвотный позыв и вытер рот.
– Что… что вам от меня нужно? – спросил он слабым голосом.
Стражник злобно рассмеялся:
– Что нам от тебя нужно? Ну, чтобы ты объяснил нам, что сотворил с Гесслером, трусливый ты убийца!
–
Матис мгновенно пришел в себя. Он вскочил и, привалившись к дереву, уставился на обступившую его толпу. Теперь он различил и некоторых городских советников. Среди них – богатого ткача Петера Маркшильда, канатчика Мартина Лебрехта, а также аптекаря Конрада Шперлина. Последний взирал на него с особенной враждебностью. Был среди них и дородный пастор Анвайлера, отец Йоханнес. Он выступил вперед, сжимая короткими толстыми пальцами деревянное распятие, и взял слово.
– Матис Виленбах, – произнес он твердым голосом. – Ты обвиняешься в том, что прошлой ночью подлым образом расправился с нашим наместником Бернвардом Гесслером. Признаешь ли ты свою вину?
– Но… но это же полный бред! – возразил Матис и вытер холодный пот со лба. – Зачем мне это делать?
Несмотря на сильную головную боль, он пытался хоть как-то упорядочить мысли.
– Зачем? – прошипел аптекарь Шперлин. – Ты и сам прекрасно знаешь. Потому что Гесслер выслеживал тебя как мятежника! – Он неуверенно огляделся и после продолжил: – Э, прошлой ночью я лично видел господина наместника. Он шел в «Зеленое древо», чтобы призвать тебя к ответу. А сегодня утром его тело находят зверски изуродованным! Связь очевидна!
– Зверски изуродованным? – Матис растерянно оглядел толпу.
– Думаю, лучше будет отвести его к тому месту, где мы обнаружили наместника, – предложил ткач Маркшильд и оглянулся на других советников. – Может, ужасное зрелище заставит его признаться в содеянном…
Отец Йоханнес кивнул. Двое стражников тут же подхватили Матиса под руки и потащили по тесным переулкам. Толпа следовала за ними громадной, шипящей змеей, впереди с шумом бежали дети и собаки. Матис отчаянно озирался в поисках своих товарищей – орудийщика Ульриха Райхарта, стражников Гюнтера и Эберхарта, – но не мог различить их в толчее.
Наконец они дошли до моста неподалеку от городской мельницы. Перед запертым сараем стояли еще два стражника с поднятыми пиками. Отец Йоханнес дал им знак. Стражники отворили широкую дверь и отступили в сторону. В нос Матису ударил едкий запах травильного раствора. Но его практически перебивал другой сильный запах.
Это была кровь, много крови. В сарае пахло, как на скотобойне.