Проклятая комната

Гук поудобнее уселся в кресле. Интуиция его не обманула. Он сразу подметил интерес Филиппуса, проявленный им к спору врачей, и видел, как оживились его глаза. Этого было достаточно, чтобы догадаться, что тому хорошо понятен их язык. Он в душе возгордился и поздравил себя за проницательность. Но с тех пор как Франсуа де Шазерон слег, у его постели побывало немало аптекарей и врачей, и сейчас он подозревал, что и этот подобно другим, столкнувшись с загадочной болезнью, не добьется успеха.

Он уже поговорил с Альбери, так как предполагал, что и тут не обошлось без ее племянницы, но она заверила его, что у той была одна забота — как бы спастись от холода. Впрочем, Франсуа заболел сразу по возвращении из Клермона, и были все основания полагать, что он подхватил там какую-то заразу, поэтому все медики и высказались за его изоляцию.

Он тем не менее вздрогнул, когда хрустальный голосок Антуанетты спросил:

— Мы от всего сердца предоставим вам кров и стол, мессир Филиппус. Но взамен, несмотря на заключение этих выдающихся особ, не могли бы вы заняться моим мужем?

Филиппус живо согласился. Эта просьба как нельзя лучше удовлетворяла ту его часть, которая всегда бросала вызов таким лекарям. Так что он без сожаления загасил в себе искорку осторожности, в который уже раз высеченную его инстинктом.

Чуть позже вслед за Альбери, несшей завтрак сеньору, Филиппус прошел в комнату, шторы в которой были задернуты, дабы дневной свет не беспокоил больного, мучившегося головными болями.

Франсуа де Шазерон нелюбезно встретил нового врача. Гортанный акцент Филиппуса резал ему уши, к тому же он хотел, чтобы его оставили в покое, так как внутренне был убежден, что все эти недоумки убьют его вернее, чем сама болезнь.

Филиппус безропотно воспринял плохое настроение пациента и внимательно осмотрел его. Он мог бы, конечно, проконсультироваться со своими коллегами, но ему претила сама мысль об этом. Гордость толкала его на единоличное раскрытие причин заболевания. Он с первых минут убедился в необычности недуга. Любопытство его было задето, и он решил во что бы то ни стало докопаться до правды.

К вечеру пурга утихла, и, когда он добрался до своей постели, у него уже была уверенность, что Франсуа де Шазерона отравили. Однако он умолчал об этом, несмотря на настойчивость Антуанетты, забросавшей его вопросами в присутствии коллег, а те насмешливо посматривали на него свысока. Он ограничился лишь тем, что сказал о необходимости исследовать утреннюю мочу больного и что пока рано делать выводы, чем весьма обрадовал собратьев.

На следующий день небо очистилось, а высокое спасительное солнце превращало кристаллики инея на оконных стеклах в цветастую радугу. Хорошо отоспавшись за две ночи, Филиппус чувствовал себя не готовым приступить к разгадыванию тайны, окутывавшей замок.

У него отлегло от сердца, когда он увидел в окно своих коллег, собирающихся уезжать. Теперь-то он без помех сможет показать свой талант. Мысль эта наполнила его радостью.

Лоралина тщательно расчесывала свои длинные каштановые волосы, изредка потягиваясь, разминая затекшее тело. Вокруг нее в тепле пещеры дремали волки, уставшие на морозе от поисков редкой живности, попадавшей в капканы, расставленные девушкой. Она остерегалась ставить ловушки на своей территории, боясь, как бы один из зверей не угодил в них. Но если волки за время общения с ней и ее матерью и научились обходить железные челюсти, тем не менее по меньшей мере раз в год кому-нибудь из них они прихватывали лапу или хвост.

Именно благодаря этим неудачникам открыла Лоралина свои способности. Часто ей достаточно было наложить руки на больное место, чтобы облегчить их страдания. Правда, и сама она страдала, видя, как мучаются или умирают ее близкие. Волки и Альбери были ее семьей. Единственной. Она окончательно пришла к этой мысли, хотя до спаривания с волками дело не доходило. Всякий раз, проходя мимо полки, на которой в стеклянных сосудах находились чудовищные эмбрионы полулюдей, полуволков, она не могла удержаться от дрожи. Она ничего не имела против них, но не понимала, как и зачем мать предоставляла свое чрево этим монстрам, которые в любом случае не смогли бы выжить. Альбери же заверяла ее, что та надеялась дать жизнь человеко-волку, отомстившему бы Франсуа де Шазерону, сожрав его. Но Лоралине с трудом верилось этой сказке об оборотне. Даже несмотря на то, что у нее на затылке был такой же пучок серой шерсти, как и у матери.

Девушка подобрала волосы в пучок и закрепила его заточенной косточкой. Затем она разделась и скользнула в естественный бассейн, образованный одним из притоков подземной реки рядом с горячим источником, который беспрестанно обновлял его своей сернистой водой.