Проклятая комната

— Упрек слышен в твоем голосе, виден в твоих жестах. Бесполезно отрицать. Я очень хотела бы забыть прошлое, но не могу. Однако я очень стараюсь помешать ему стоять между нами, — простонала она, садясь на кровать.

В комнате было холодно. Всю неделю Альбери не спала у себя, камин не топили, и холодный ветер с легким гудением просачивался через трубу на доски пола.

— Что случилось, Альбери? — спросил Гук, садясь рядом.

Она прислонила голову к его плечу, как привыкла делать, но на этот раз Гук без особой охоты обнял ее за плечи. Ему не хотелось ее утешать. Он ощущал себя преданным. Преданным ее молчанием. И что-то в нем кричало, что именно это молчание и самого его толкнуло на предательство.

— Тебе все известно, Гук. Антуан де Колонь рассказал мне.

У Гука пересохло в горле. Неужели аббат выдал его?

— Но мне нужно знать то, что знаешь ты, — пробормотал он.

Альбери глубоко вздохнула, а Гук почувствовал, как между лопаток скатилась капля пота. А если Альбери не приходила из-за его связи с Антуанеттой? Если она хотела устраниться, чтобы не мешать его счастью? Он снял руку с ее плеч. Альбери втягивала носом его запах. Животный инстинкт, таящийся в ней, научил ее упиваться этой смесью пота и мускуса. Но как же не хватало ей обычной близости!

«И все-таки, — подумала она, — другого выбора у меня нет».

— Это был несчастный случай. Лоралина не собиралась его убивать, хотела лишь наказать.

— Как она вошла? — спросил Гук, который не переставал думать над этой задачей.

— Через окно, — ответила Альбери.

«Ложь!» — подумал Гук, но виду не подал.

— Оно было закрыто!

— Когда стекла разбиты, легко влезть и вылезти. Гийом же смог проделать это…

— У него была лестница!

— А у нее — магия.

У Гука перехватило дыхание.

— Что… у нее… было? — заикаясь, спросил он.

Альбери выпрямилась. Мертвенная бледность разлилась по ее лицу, губы задрожали.

— Знаю, о чем ты подумал, Гук де ла Фэ. Увы, ты не ошибаешься. В Лоралине есть некая волшебная сила. Это открылось не так давно и неожиданно, как у меня, когда я стала девушкой. Она способна излечивать наложением руки на больное место, предсказывает будущее по водяной лужице, разговаривает с животными — с волками и змеями на их языке. И еще она… может летать!

— Не верю в эти басни! Такое невозможно!

Гук встал. Он был в гневе.

— Почему, Гук? Разве мое тело не меняется в каждое полнолуние?

Гук ничего не ответил. Нет, на басни это непохоже. Тогда почему он разгневался? Несмотря на все невозможные вещи, к которым он привык за пятнадцать лет, было что-то фальшивое в этом признании, и это вывело его из себя.

— Я правду тебе говорю, Гук де ла Фэ. Как бы еще могла она войти в башню? Только у Франсуа есть ключ, тебе это хорошо известно, как и мне.

Гук вздрогнул. Альбери опять прочитала его мысли. Он заставил себя успокоиться. Ведь у него были и другие мысли, он больше не мог рисковать.

— Хорошо, Альбери, я тебе верю. А что произошло потом?

— Лоралина использовала смесь из серы, извести и пороха. Она хотела заставить Франсуа де Шазерона думать, что сам дьявол наказывает его. Она все делала одна, знала, что я могу ей помешать. Думаю, я ошиблась, когда сказала, что Франсуа возвращается в Воллор и мы сможем без опаски встречаться с Антуаном де Колонем. Она этим воспользовалась, Гук. Я и не подозревала в ней такой решимости, о чем очень сожалею.

— А взрыв?

— Загадка! Предполагаю, что некоторые вещества становятся опасными при сильном нагревании. Бросив пергамент в горн, Франсуа, вероятно, усилил какую-то химическую реакцию. Это единственное объяснение. Лучше бы он сдох от этого, — поморщилась она, не отводя глаз от мужа, — мне нисколько не жалко его, ты знаешь, но ни Лоралина, ни я не способны на убийство. Вот Изабо — может быть. Если он должен заплатить жизнью за причиненное зло, его уже давно настигла бы кара.

Гук на шаг придвинулся к ней. Он вдруг во всем разуверился. В глазах Альбери появился тот необъяснимый блеск, который всегда неодолимо притягивал его к ней. Она тяжело опустилась на кровать.

— Я так устала, Гук, — тихо проговорила она. — Лоралина очень раскаивается в своем поступке, каждый день приходится ее утешать. Но во мне нет материнской нежности. И все же я ей нужна. Как и ты мне, Гук…

Две слезинки выкатились из уголков ее глаз. Гук почувствовал, как сжалось его сердце. Он приблизился, сел рядом, прижал ее к себе. Альбери не вырывалась. Наоборот, она обняла его за шею с такой силой, словно боялась, как бы он не вырвался. Гука невольно захлестнула волна желания. Он не впервые желал ее, но сейчас это было нечто неизведанное. Его тело с давно забытыми ощущениями вновь возрождалось к жизни. Оно настойчиво требовало то, что ему причиталось.