Она появилась на свет, когда за их спинами срабатывал открывающий механизм, и упала на руки Филиппуса вместе с волной крови. Дрожа, он перерезал пуповину, скатал ее в пальцах, как тому научился в Египте, и заставил Лоралину съесть этот комочек подобно животному. Лоралина не размышляла, она не смогла бы сказать, что толкнуло ее на это, но пальцами она открыла ротик новорожденной и приникла к нему своим ртом. Она из последних сил вдыхала в него воздух. Через короткое время младенец закашлялся и запищал.
— Надо уходить! Немедленно! — запыхавшись, сказала Альбери, показывая прижатое к груди нечто, принесенное с собой.
С тяжелым сердцем Филиппус взял малышку из рук матери.
— Скоро придут стражники, любовь моя.
— Уходите, — быстро проговорила Лоралина, принимая из рук тети другого младенца.
Сын Франсуа де Шазерона был пухленьким, он жадно приник к набухшей груди, но для Лоралины он как бы не существовал. Она бессильно упала у стены, все ее мысли сосредоточились на Альбери, спешащей в комнату Антуанетты. Если ее уловка провалится, они пропали.
Когда появившийся стражник осветил темницу факелом, то, вскрикнув от изумления, поспешил выбежать, не забыв запереть за собой дверь. Если колдунья совокуплялась с волками, гномик вполне может завладеть его душой и отдать сатане. Несколько раз перекрестившись, он забился в угол и наблюдал за дверью, с нетерпением ожидая смены.
Антуанетта спала, открыв рот, лицо ее осунулось. Сразу после родов Альбери дала ей снотворное. Доза была такая, что она сразу отключилась, не успев даже спросить, кого родила — мальчика или девочку.
Альбери завернула новорожденную в пеленки и приложила ее к груди Антуанетты так, чтобы та нашла твердый сосок. Девочка была очень уж хиленькой. Альбери покачала головой, подумав, что она, наверное, не выживет. Мало кто из недоношенных детей переживал первую неделю. Но она все-таки подавила грудь Антуанетты, чтобы молоко попало в синюшный ротик. Девочка сперва несколько раз капризно отводила личико, словно чувствуя, что это молоко не ее матери, потом схватила губками кончик соска и, согревшись в пеленках, принялась сосать.
Тогда только Альбери тяжело рухнула в кресло. Она страшно устала от беспрерывной борьбы между добром и злом, между выживанием и жизнью. Думалось ей и о сестре, которая сообщила ей о своем приезде в августе. Изабо хотела все открыть Лоралине, увезти ее в Париж, познакомить ее со своим любовником, этим Ла Палисом, который щедро осыпал ее любезностями и под руку провел по королевскому двору на глазах у всех придворных. Думала Альбери и о том, что могла она поведать сестре об этих бесславных днях. Ведь Изабо приедет с уверенностью, что все закончилось, больше не придется прятаться, что Шазерон уже давно мертв.
Альбери устало вздохнула. Почему же ничто не осуществилось из всего задуманного ею? Неужели все они прокляты, и зло безотвязно прицепилось к ним?
Устав бороться с тенями, она уснула, изо всех сил надеясь, что Гука все это не затронет. До самой развязки.
19
Франсуа де Шазерона от отвращения передернуло.
— Девчонка! — презрительно бросил он, будто сама эта очевидность была для него оскорблением. — Только на это вы и способны, женушка! Уж лучше я усыновлю одного из моих бастардов!
Антуанетта крепче прижала к себе свою маленькую Антуанетту-Мари, такую тщедушную и не подававшую признаков жизни. Но она была готова на все, чтобы защитить ее от гнева мужа, только что переступившего порог с надеждой увидеть наследника.
— Делайте, что хотите, муж мой, — твердо произнесла она, не опуская глаз.
— Идите к черту со своей девкой! — зло выругался он, выходя из комнаты.
Дверь с грохотом захлопнулась, заставив вздрогнуть и заплакать малышку. Антуанетта долго убаюкивала ее, напевая песенку. Мало-помалу Антуанетта-Мари успокоилась и опять заснула.
Несмотря на чрезмерную усталость, Лоралина почти не смыкала глаз. Вернувшийся Филиппус рассказал ей, что все прошло как нельзя лучше, что их дочь взяла грудь и согрелась подле Антуанетты, Альбери не встретила ни одной души в коридорах, а хозяйка замка ничего не заподозрила. Все это приободрило ее, однако ей были до дрожи неприятны прикосновения жадных губ грудничка к ее коже. Она чувствовала, как уменьшается его активность в холодном помещении. Он часто плакал, и Лоралине никак не удавалось укрыть его от нездоровой холодной промозглости. И все же ей невольно думалось, что ее собственная жизнь зависела от этого беззащитного существа. Да, ее жизнь и жизнь ее дочери. Ее жизнь и жизнь Филиппуса.
Она ждала Шазерона. Ждала целый день. Он не пришел.
Следующей ночью, когда круглая луна затмила близлежащие звезды, Альбери покинула свое место у изголовья Антуанетты, чтобы, по ее словам «немного отдохнуть», и убежала на ближайшую скалу, дабы выплеснуть в вое свою ненависть.