Проклятая игра

Лес гудел от бурной деятельности. Новая поросль, пробивающаяся сквозь гниль прошлогодней осени; отчаянно смелые птицы, падающие и поднимающиеся между деревьями, любовные песни на каждой второй ветке. Они шли несколько минут не разбирая дороги, Уайтхед почти не поднимал головы от своих ботинок. Вне поля зрения учеников он куда откровеннее демонстрировал бремя осады: склонив голову, брел между деревьями, не обращая внимания ни на пение птиц, ни на треск в листве.

Марти наслаждался. Всякий раз, когда он пересекал данную территорию раньше, это было на бегу. Теперь ему пришлось замедлить шаг, и стали видны детали леса. Путаница цветов под ногами, грибки, прорастающие во влажных местах между корнями, – все приводило его в восторг. Он подобрал несколько камешков на ходу. На одном обнаружился окаменелый отпечаток папоротника. Он подумал о Карис и голубятне, неожиданная тоска по ней всколыхнулась на краю сознания. Не имея причин препятствовать этому ощущению, Марти его впустил.

Как только он признался, тяжесть чувства к ней потрясла его. Он почувствовал себя жертвой заговора; будто в последние несколько дней его эмоции трудились в укромном местечке внутри, превращая умеренный интерес к Карис в нечто более глубокое. Однако у него было мало шансов разобраться в этих явлениях. Когда он оторвал взгляд от каменного папоротника, Уайтхед шел далеко впереди. Отбросив мысли о Карис, Марти ускорил шаг. Солнечные лучи и тени двигались сквозь деревья, когда легкие облака, которые раньше летели по ветру, уступили место более тяжелым образованиям. Ветер начал остывать; время от времени в нем мелькали капельки дождя.

Уайтхед поднял воротник. Его руки были засунуты в карманы. Когда Марти подошел к нему, его встретили вопросом:

– Ты веришь в Бога, Мартин?

Вопрос возник из ниоткуда. Не подготовленный к этому, Марти мог только ответить: «Я не знаю», что было, как заведено с ответами на этот вопрос, достаточно честно.

Но Уайтхед хотел большего. Его глаза сверкнули.

– Я не молюсь, если вы об этом, – сказал Марти.

– Даже перед судом? Не перекинулся парой слов с Всевышним?

В этом допросе не было никакого юмора, злого или иного. И снова Марти ответил так честно, как мог.

– Я точно не помню… Тогда, наверное, я что-то сказал, да. – Он остановился. Облака над ними закрыли солнце. – Да уж, много пользы мне это принесло.

– А в тюрьме?

– Нет, я никогда не молился. – Он был в этом уверен. – Ни разу.

– Но ведь в Уондсворте были богобоязненные люди?

Марти вспомнил Хезелтайна, с которым делил камеру в течение нескольких недель в начале своего срока. Закоренелый зэк, Малец провел за решеткой больше лет, чем на свободе. Каждую ночь перед сном он бормотал в подушку искаженную молитву – «Отче наш, суть ищущий на небесах, давно све́тится имя твое…» – не понимая ни сути слов, ни их значения, просто повторяя зазубренный текст, как делал всю свою жизнь каждый вечер, пока, по-видимому, не переврал смысл до неузнаваемости – «…и ботва есть царь, то силы злы на веки. Аминь».

Не это ли имел в виду Уайтхед? Было ли в молитве Хезелтайна уважение к Творцу, благодарность за сотворенное или хотя бы предчувствие Судного дня?

– Нет, – ответил Марти. – Не совсем богобоязненные. Я имею в виду… что толку?

Там, откуда пришла эта мысль, было нечто большее, и Уайтхед ждал его с терпением стервятника. Но слова застряли у Марти на языке, отказываясь быть произнесенными.

– Почему ты считаешь, что это бесполезно, Марти? – подбодрил его старик.

– Потому что все дело в случае, верно? Я хочу сказать, всем управляет случайность.

Уайтхед едва заметно кивнул. Они долго молчали, пока старик не сказал:

– Знаешь, почему я выбрал тебя, Мартин?

– Вообще-то нет.

– Той никогда ничего тебе не говорил?

– Он сказал, что, по его мнению, я справлюсь с этой работой.

– Ну, многие советовали не брать тебя – считали неподходящей кандидатурой по ряду причин, в которые нам нет нужды вдаваться. Даже Той не был уверен. Ты ему понравился, но он не был уверен.

– Но вы все равно наняли меня?

– Да, я это сделал.

Марти находил эту игру в кошки-мышки невыносимой.

– Теперь вы скажете мне, почему?

– Ты игрок, – ответил Уайтхед. Марти почувствовал, что знал ответ задолго до того, как он прозвучал. – У тебя не было бы никаких неприятностей, если бы не пришлось выплачивать большие карточные долги. Разве я не прав?

– Более или менее.

– Ты потратил все, что заработал, до последнего пенни. По крайней мере, так показали твои друзья на суде. Растратил все впустую.

– Не совсем. У меня было несколько больших выигрышей. Действительно больших.

Взгляд, которым Уайтхед наградил Марти, был острым как скальпель.

– После всего, что ты пережил – после всех страданий, которые испытал из-за своей болезни, – ты по-прежнему говоришь о своих больших выигрышах.

– Я вспоминаю хорошее, как сделал бы любой на моем месте, – ответил Марти, защищаясь.

– Тебе повезло.

– Нет! Я был хорош, черт возьми.

– Это была счастливая случайность, Мартин. Ты сам так сказал минуту назад. Что всё – случайность. Как можно быть хорошим в том, что случайно? В этом нет смысла, верно?