— Фиби, отдай ребенка сестре Лии. Прекрати эту глупость.
— Она моя, — с вызовом сказала я себе под нос.
Должно быть, он услышал меня, потому что покачал головой.
— Она — Ребенок Давида. Она принадлежит вере. Ты — Священная Сестра. И у тебя другой путь, чем быть матерью. Гораздо более достойное дело.
Он подходил все ближе и ближе, пока не положил руки на Сапфиру.
— Нет!
Я снова заплакала, когда он забрал ее из моих рук.
— Пожалуйста… Я люблю ее!
Моя грудь разрывалась от рыданий, а тело сотрясалось, когда брат Джон отдал мою малышку сестре Лии, и она вынесла ее из комнаты.
Я закричала.
Кричала и кричала, пока в горле не пересохло. Не помню, что произошло дальше, все было как в тумане, но, когда я подняла голову, брата Джона уже не было в комнате. Остались только мы с Мартой. Мои глаза опухли от слез, а все тело болело от родов. Но ничто не было сильнее пустоты, которую я чувствовала в своих объятиях. Пустое место, где должна была быть Сапфира.
Боль накатывала волнами, снова и снова.
— Сапфира, — прошептала я. — Сапфира…
Ее имя звучало на моих губах как жестокая молитва.
Рука легла мне на спину, поглаживая вверх и вниз.
— Марта. — Я упала к ней на колени. — Что же мне теперь делать?
Я почувствовала, как слезы Марты коснулись моей щеки — это была общая боль. Она погладила меня по волосам.
— Брат Джон сказал, что мы можем заслужить право иногда видеться с ними. Нам запрещено говорить им, кто мы такие, но мы можем утверждать, что мы их сестры. По крайней мере, мы сможем их навещать.
Ее голос звучал так же отчаянно, как и мой.
Я быстро заморгала, пытаясь прогнать влагу из глаз.
— Они позволят нам это? — спросила я, проблеск надежды зародился в моем разбитом сердце.
— Да, — ответила Марта. — И я собираюсь этим воспользоваться, — фыркнула она. — Если мы наберем больше людей, чем положено по квоте, наша награда — время, проведенное с ними. И я должна увидеть его, Фиби. Я не могу… не могу…
— Дышать, — закончила я за нее, когда она не смогла выразить то, что было в ее разбитом сердце.
— Да, — сказала она после нескольких секунд молчания.
Прижав руку к груди, я мысленно представила Сапфиру.
Мое сердце так и не зажило после того дня, непоправимо разбитое. Но я верила в нашего пророка. В конце концов, я поверила, что он сделает все, что будет лучше для его народа — включая меня.
Я просто должна была повиноваться и верить…
Грудь АК была мокрой, пока я боролась за дыхание из-за воспоминаний о том дне. Его рука крепко вцепилась в мои волосы, и я держалась за него так, словно могла развалиться на части, если бы не он.
— Черт, Фиби, — сказал он. — У меня нет слов что бы описать это гребаное дерьмо.
Он притянул меня еще ближе к своему телу.
— Ты когда-нибудь видела ее снова?