Проклят и прощен

— В таком случае рассчитывайте и на меня, если я в чем-нибудь могу быть тебе полезен, — сказал барон. — А теперь поезжай и передай своей невесте мой привет и пожелание счастья.

— А кроме этого... ты не поручишь передать мне еще другой привет? — тихо спросил Пауль.

Раймонд отвернулся и наклонился над лежавшими на письменном столе бумагами.

— Нет, — ответил он после короткой паузы.

— Значит, я не могу привезти к тебе мою невесту? А мне так хотелось бы этого! Ты ведь заменил мне отца!

— . Когда Лили будет жить с тобой в Бухдорфе, я охотно и часто буду приезжать и радоваться вашему счастью, но от сближения с Розенбергом ты должен меня освободить.

Пауль не возобновил своей просьбы, чувствуя, что этого обстоятельства нельзя касаться. Взяв шляпу и перчатки, он собрался уходить.

— Вероятно, я вернусь только после обеда, — сказал он. — Ты понимаешь, Раймонд...

— Что ты немного затянешь свой первый визит в качестве жениха? Да, вполне понимаю.

Простившись с дядей, Пауль ушел, а барон подошел к окну и смотрел, как он садился в карету и как с бесконечно важным видом за ним последовал Арнодьд. Заметив дядю у окна, Пауль еще раз поклонился, сияющий и счастливый. Раймонд помахал ему рукой, но лицо его омрачилось.

— Как быстро и легко переносит все молодость! — думал он. — От прежней страсти не осталось и следа, ни одно облачко не омрачает его нового счастья. Я тогда также был молодо, но свое чувство я не мог победить, ни тогда, ни... теперь и никогда не смогу!

Наступило уже послеобеденное время, и барон сидел за своим письменным столом, как вдруг в комнату вошел его камердинер, как всегда тихий и почтительный, но весь его вид говорил о том, что он собирается доложить что-то необыкновенное.

— Священник Вильмут спрашивает, может ли он переговорить с вашей милостью.

— Кто? Что вы сказали? — спросил Верденфельс, обернувшись.

— Его преподобие, господин пастор Вильмут!

— Попросите его войти.

Слуга удалился, и тотчас вошел Вильмут; дверь за ним затворилась, и они остались одни.

Раймонд поднялся с места, но весь его вид выражал холодную гордость, которую пастор называл «высокомерием». Стоя лицом к лицу со своим врагом, он казался совершенно неприступным, и чуть заметно наклонил голову, приветствуя вошедшего. Вильмут, видя это, тоже стал еще неприветливее, чем обыкновенно.

— Вы уже были однажды на пути ко мне, господин Верденфельс, — начал он, медленно подходя к барону. — Тогда наша встреча помешала вам быть в моем доме, но я принимаю это за состоявшийся визит и отвечаю на него, являясь сегодня к вам.

— С того времени прошло более полугода, — сказал Раймонд, не трогаясь с места. — Как прошли эти месяцы в Верденфельсе, мы оба довольно хорошо знаем. С чем вы пожаловали ко мне, ваше преподобие?

— Я пришел в ваших интересах! — с ударением произнес Вильмут, раздраженный тоном барона, в котором скользило «верденфельское высокомерие».

— В моих интересах? К сожалению, должен сразу отклонить ваше предложение. Я сам знаю, как охранять свои интересы без советов и помощи с вашей стороны.

— Выслушайте по крайней мере предостережение. В последнее время вы выказали непривычную строгость по отношению к жителям села и хотите некоторых из них, как я слышал, заключить в тюрьму.

— Разумеется, потому что моему терпению пришел конец. Опять было посягательство на мои теплицы, которому помешала только бдительность моих слуг. Сегодня попытка повторилась, и вся моя оранжерея погибла. Хотя разрушители и пойманы на месте преступления, но стволы всех померанцевых деревьев оказались подпиленными; двадцатилетний труд и заботы уничтожены в какие-нибудь полчаса. Не ожидаете ли вы, что я и это оставлю безнаказанным?

— Нет, я, разумеется, согласен, что преступники должны быть наказаны, и ни в коем случае не оспариваю вашего права на это. Но осуществление его может привести к роковым последствиям. До сих пор вы всегда были невозмутимо равнодушны к подобным случаям, и люди не поймут столь внезапного перехода к строгости.

Раймонд пожал плечами.

— На понятливость моих крестьян я вообще больше не рассчитываю. До сих пор они видели от меня много снисхождения, так как я все надеялся, что смогу избежать строгих наказаний. Однако недавний опыт доказал мне, что они неизбежны. Поэтому пусть дело идет своим чередом.

— Вы говорите о покушении Экфрида; но ведь этому преступлению помешали! — сказал Вильмут.

— Да, но как вы узнали о нем? Не пошел же старик жаловаться вам сам на себя... Впрочем, я забыл, что исповедальня делает вас всеведущим. Надо полагать, вы слышали много подобных признаний и всем кающимся дали отпущение грехов. Всем вашим прихожанам известно, что вы отпускаете всякий грех, даже преступление, если оно относится ко мне.

— Кто это сказал? — воскликнул Вильмут.

— Сам Экфрид.

— Он солгал!

Верденфельс несколько секунд пристально смотрел на священника, лицо которого выражало искреннее негодование.

— Может быть, люди зашли дальше, чем вам было желательно, — медленно проговорил барон. — Камень, сдвинутый с места, может сам покатиться дальше. Вам следовало принять это во внимание.