Проклят и прощен

— Ваше преподобие, мне недолго осталось жить, в своей жизни я знал только горе и нужду, это вам известно. Я все потерял... все! Только один этот мальчик у меня и остался, и, пока он у меня, до тех пор я и живу. В последнее время мне пришлось много работать для нас обоих, и когда я, полумертвый от усталости, возвращаюсь домой, стоит Тони подбежать ко мне и засмеяться, как все горе забывается. Вы не можете отнять у меня Тони, да и я не отдам его, будь, что будет!

— Не отдадите? — холодно спросил Вильмут. — Это мы посмотрим. Или вы отдадите мне мальчика, или я не дам вам отпущения грехов. Выбирайте!

Закрыв лицо руками, Экфрид громко застонал.

— Ну, что же? — спросил пастор после небольшой паузы. — Намерены вы подчиниться?

Тон вопроса показывал, что пастор не сомневается в нужном ответе, и он не ошибся. Руки старика беспомощно опустились, и он ответил глухим, беззвучным голосом:

— Я согласен!

Через несколько минут пастор в сопровождении Эк-фрида ушел из церкви. На площади шумела толпа ребятишек, бегавших взапуски, но при появлении священника игра сразу прекратилась, и все дети подошли поцеловать у своего пастора руку. Одним из первых был маленький Тони, который затем поспешно подбежал к нежно любимому деду. Старик судорожно прижал его к своей груди, не в силах отпустить его.

— Я теперь же возьму с собой вашего внука, — спокойно обратился к нему Вильмут, — и до завтрашнего дня он пробудет в пасторате.

Старик взглянул на розовое личико внука, разгоревшееся от беготни, на ясные голубые глазки, смотревшие так детски-весело, а потом перевел взор на строгое, мрачное лицо священника, в котором незаметно было и следа мягкости, и с отчаянием воскликнул:

— Я не могу, ваше преподобие! Я пойду в замок... попрошу у Верденфельса прощения... хоть бы мне пришлось от этого умереть! Но Тони я не могу отдать!

Вместо всякого ответа Вильмут высвободил мальчика из объятий деда и крепко взял его за руку.

— Вы знаете условие, под которым я вам дал отпущение грехов! Вы совершили грех и должны без ропота нести наложенное мною наказание. Если оно кажется вам тяжелым, то помните, что оно вполне заслужено вами. Пойдем, Тони!

Мальчик, естественно, не понимал, о чем идет речь, но боялся строгого священника, инстинктивно чувствуя, что его хотят отнять у деда. Поэтому он начал громко и горько плакать и попробовал сопротивляться. Однако Вильмут вскоре заставил его замолчать и, грубо схватив за руку, потащил за собой.

В Экфриде еще раз взяло верх обычное слепое подчинение воле священника: он допустил, что у него взяли его любимца, даже не сделал попытки удержать его силой, но на лице старика в первый раз появилось возмущенное выражение, а руки сжались в кулаки. Когда же мальчик в последний раз повернул к нему свое заплаканное личико, как бы умоляя о помощи, старик стиснул зубы и из его груди вырвался хриплый, грозный шепот:

— Меня-то он наказал, а кто во всем виноват? Он натравил и меня, и целую деревню на Фельзенекца... Он один, а мы должны расплачиваться!

Перед террасой замка стоял экипаж, в котором молодой барон собирался ехать в Розенберг, но в ту минуту он находился еще в комнатах дяди. Вчера, по возвращении из Розенберга, ему не пришлось говорить с бароном, и лишь сегодня перед обедом он сообщил ему о своей помолвке. Раймонд выслушал это известие с удивлением, но без неудовольствия, скорее можно было подумать, что оно доставило ему даже некоторое удовлетворение, возможно, ему было приятно, что молодой человек вполне победил свою прежнюю страсть к сестре невесты.

— Желаю тебе счастья, Пауль, — сказал он, сердечно пожимая племяннику руку, — и надеюсь, что ты его действительно найдешь в юном создании, которое так доверчиво отдает тебе себя. Правда, я всего один раз видел твою невесту тогда, у Шлоссберга, когда она искала у тебя защиты от моего присутствия. Теперь ты, вероятно, убедишь ее, что я вовсе не так страшен.

— О, моя маленькая Лили очень понятлива, — уверенно произнес Пауль, находившийся в самом счастливом настроении, как и подобает жениху. — Она скоро хорошо узнает страшного фельзенекца! Вчера она призналась мне, что серьезно сперва боялась, что ты вызвал меня в свой горный замок для того, чтобы там в тишине «свернуть мне шею».

— Я не думал, что крестьянское суеверие проникло даже в такой круг общества. Значит, Вильмут допускал подобные вещи даже у своей молодой родственницы?

— Конечно! Но в оппозиции против священника я и Лили заодно. Она, слава Богу, питает серьезную антипатию к своему святому кузену, и мы уже заключили оборонительный и наступательный союз против его преподобия.

— Но ты все же не должен слишком легко относиться к его значению. На примере нашего Верденфельса ты мог убедиться, что значит иметь его своим врагом. Как опекун твоей невесты, он может доставить вам множество неприятностей и затруднений; он во всяком случае будет стараться помешать этому браку.

— Пусть только попробует! — с веселым задором воскликнул Пауль. — Я готов померяться с ним силами, а в Лили я во всех отношениях уверен.