Проклят и прощен

Верденфельс медленно ехал по аллее, ведущей к селу. Он знал, что действительно есть основания тревожиться, — это ясно показало ему появление в замке Вильмута. Но после разговора с Экфридом он знал также, что его прежнюю снисходительность объясняли страхом и трусостью. Эти люди не имели никакого понятия о мужестве, которое с холодным непоколебимым спокойствием выдерживало все их оскорбления и нападки и не мстило им. По их понятиям, энергия олицетворялась лишь той беспощадной жестокостью, какую они видели от покойного барона. Вот к тому никто не осмеливался приблизиться с оскорблением, как ни велика была ненависть к нему, потому что все знали, что за этим последует строжайшее наказание. Против сына позволяли себе решительно все, и если до сих пор дело не доходило до открытого нападения, то исключительно благодаря суеверию, которое приписывало Раймонду сверхъестественную силу.

Именно эти мысли и занимали теперь Раймонда, заставляя его мрачно хмуриться. Он только что достиг первых домов деревни и ехал вдоль сада священника, как вдруг услышал горький детский плач и за низеньким забором увидел мальчика лет пяти, который так громко и судорожно рыдал, словно его маленькое сердечко готово было разорваться. Этот безутешный плач одинокого, покинутого малютки нашел отклик в душе Раймонда. Почти бессознательно придержав лошадь, он перегнулся через забор и спросил:

— О чем ты плачешь, дитя?

При звуках незнакомого голоса мальчик поднял белокурую кудрявую головку, в его больших голубых глазах еще стояли слезы. Он не знал этого чужого господина и принял его за одного из служащих в замке, час-то проезжавших через село. Когда Раймонд повторил свой вопрос, мальчик снова расплакался.

— Я должен уйти от дедушки… надо уйти в Грундзе… и я не смею вернуться, так сказал господин пастор!

— Кто же твой дедушка? — спросил Раймонд, подъезжая ближе к забору.

— Его зовут Экфрид! — всхлипывал мальчик. — А я — Тони из Маттенгофа. Я не хочу уходить от дедушки, и он не хочет отпускать меня, а господин пастор не хочет, чтобы я у него оставался!

Барон в изумлении устремил на ребенка долгий, пристальный взгляд. Теперь он понял слова Вильмута и догадался, какому наказанию подвергся старик Экфрид, безумно любивший внука, единственное сокровище, оставшееся ему в жизни

— Действительно, пастор умеет поражать сердца людей, на это он мастер, — с горечью сказал он. — Так ты не хочешь уходить от своего дедушки?

Тони взглянул на незнакомца с испугом, но, услышав в его голосе участие, перестал плакать, а когда барон стал дальше расспрашивать его, принялся по-детски болтать. Слезы окончательно высохли, и он даже забыл свое горе, любуясь красивой лошадью.

— Можно мне погладить лошадку? — спросил он, протягивая к ней ручки.

— Тебе до нее не достать, — с улыбкой сказал Раймонд.

— Нет, достану! — воскликнул Тони и взобрался на забор, а через минуту уже сидел на нем, робко поглаживая блестящую шерсть коня.

Сначала Эмир недружелюбно отнесся к этой ласке и принялся нетерпеливо фыркать, но, успокоенный голосом своего хозяина, позволил маленькой ручке гладить себя.

— Мне хотелось бы поездить верхом! — сказал Тони, с жадностью глядя на лошадь.

Раймонд опять усмехнулся и, наклонившись, поднял ребенка к себе в седло. Тони визжал от удовольствия, радостно хлопая в ладоши и пытался даже понукать лошадь, так что барон вынужден был обнять шалуна, чтобы тот не свалился. В. первый раз после долгих лет держал он в объятиях существо, ласково и доверчиво прижавшееся к нему. Обычно вокруг него были только слуги, с боязливой почтительностью приходившие и уходившие, а покидая свой замок, Раймонд всегда был окружен врагами, которые ненавидели и преследовали его. Никогда еще не испытывал он так глубоко своего одиночества, как в эту минуту, и с почти страстной сердечностью прижимал к себе чужого ребенка, доверчивость которого заставила его снова почувствовать, что он еще не отрезан от живых людей. Нашлось все-таки создание, не отвернувшееся от него в страхе и ненависти! Он осторожно приподнял белокурую головку и заглянул в улыбавшиеся ему голубые глазки.

— Тони, где ты? Что это значит? — раздался вдруг резкий голос Вильмута, и, выйдя в сад поискать мальчика, он с величайшим удивлением увидел представившуюся ему картину.

Несмотря на свое кратковременное пребывание в пасторате, Тони хорошо познакомился со строгостью священника и теперь, боязливо взглянув на него, снова собрался плакать, но Раймонд спокойно сказал, не выпуская ребенка из своих объятий:

— Это вы, ваше преподобие? Я только что услышал от мальчика, что по вашему приказанию он должен разлучиться со своим дедом, и догадываюсь о причине этого. Отмените Экфриду наказание, его проступок касается меня одного, а я отказываюсь от какого бы то ни было удовлетворения.

— Очень сожалею, что не могу исполнить ваше желание, господин Верденфельс, — возразил пастор. — Экфрид совершил грех — все равно против кого — и я, как его духовный отец, наложил на него эпитимью, которую он и должен исполнить. Слезай с лошади, Тони!