Под одним – конь сер, правое ухо порото; парчовый чалдар в каменьях. Властный всадник бьет бровью, косит.
Другой спешился, закричал: – Царь Иван! Царь Иван! Она – это! И Аринушку за плечи – хвать! – Рванулась.
Белая сафьянная рукавица больно ударила в зубы. Поплыло над ней сизое гудящее пятно…
Трое высоких кубчатых окончив положили на полу сеточку: свет-багрец.
Лежал Иоанн в опочивальне на цветной кровати индейских черепах. Стоял в ногах планидный часник, сделанный чернецом с Афонской горы, самозвонно отбивал часы денные и нощные.
Зело был царь учен. Знал числительные художества, в козмографии и филозофии силен был…
Распахнулся на нем далматик. Торчком стоял на груди рыжий волос. Насмешила его потешная книга, особливо одна ознаменка: «Коркодил ест свинью. Коркодила бьют. Коркодилу бревно в челюсти кладут».
Взял любимую свою «Степенную книгу» митрополита Макария, отчеркнул ногтем, где сказано было: «Кесарь Август поставил государем на Прусской земле брата своего Прусса, а от Прусса – четырнадцатое колено – Рюрик, первый русский князь».
Лежали в лукошке под кроватью белые слепенькие котята. Достал царь сразу двоих, улыбнувшись, поцеловал шерстку, поклал назад.
Вошел, весь в черном, лысый сизобровый Елисей: – Чем нынче заниматься будем, государь, алхимией, або звездословием?
– Алхимией.
Поклонился Бомелий, стал подле.
– Что есть алхимия? – спросил Иоанн.
– Ал-химия сиречь – древний Египет, понеже наука сия оттуда пошла.
– Называй камни, которых не знаю.
Вычел по книжице магик: – Бадзадир-камень – иное лицо желто, яко воск, иное рябо, яко змей: аще разотрут и посыплют на вкушение змеиное, место то исцелеет. Албогат-камень – червлен и светел – неодолимость в битве дает. Камень-фероза – от ядов змеиных и многих шкод. Рубины червленые – от снов тяжких.
– А что есть кровь человеков?
– Погляди, государь, сквозь тело на свет. Кровь есть солнце сгущенное.
Растопырил Иоанн узловатые пальцы – шевелился пятипалый в руке огонь.
Еще трое высоких кубчатых окончин положили сеточку: зелен лундыш-свет. Человековидно отбили часы пятнадцать раз. Вошел с поклоном Шкурлатов: Царю-государю здравствует хан Девлет-Гирей! Гонец из Крыма, государь, куды звать?
– В Грановитую, – усмехнулся Иоанн (поганые были у него зубы). – У крыльца постоит. А ты погоди. Девку ту куда схоронил?
– Как приказано было: в тайнике под теремами сидит.
Поднялся Иоанн. – Стеречь тебе ее денно и нощно. Известил нас Бомелий: великая в ней есть сила; мы ею лечиться будем. Чтоб рук на себя не наложила, гляди!
Сказал Шкурлатов: – Еще, государь, пришла Сенька Горюна вдовая жонка. Той Горюн для твоей государевой потехи медведя дражнил, и медведь его драл и ел. А ныне, как жонке его кормиться стало нечем, и она бьет челом: пожаловал бы ей што из твоей государевой казны.
Молвил Грозный: – Таково скажи Горюновой жонке. – Царь-де и сам, што Горюн: крымской медведь его драть хочет. А в казне-де царь-сирота не волен, – прибрали казну к рукам бояре. Пущай боярам и челом бьет!
Запахнул далматик, пошел с обоими на Красное крыльцо. Завидел его татарин – понял. Хлопнул ладонью по тубетею, языком защелкал, тонко закричал нехорошие дерзкие слова. Иоанн надул щеки, запыхтел на него и сказал: – Хочу великих и сильных в подчинении имети, а на хана твоего – нам плевать!
Подскочил татарин к крыльцу, – Шкурлатов его ногой пнул. Зашептал царь на ухо ближнему боярину, сказал гонцу: – Ответ будет!
Отвернулся тот, стал ждать.
Вынес боярин коробок с печатью, кинул татарину.
Пошел царь в опочивальню, и все – за ним…
Стали у Фроловских ворот стрельцы, – зелены кафтаны на горлах лисьих. Едет большого полку воевода; на седле – шкура медвежья, кнутом в барабан бьет.
Вышел с Годуновым и боярами царь, идут купцы ашхабадские. Теснота учинилась. Тут Михаиле Осетр, царский потешный, и немец Штаден, и Лоренцо, цырульник.
Бают песни, в гусли гудут скоморохи. Приказные дворовых людишек гонят. Дива ждет стар и млад.
Подарил шах Тахмасп слона царю-государю.
Заиграли в сопели и в бубны. Бьют из пищалей.
Идет слон: на груди – грамота печатная; клыки позолочены, ушища тафтою поволочены. Впереди – персы: два верхами, а два вниз головами; арап-бородач, трубач да толмач.
Затрубил трубач, считал арап грамоту, толмач затолмачил: – «Слон Тембо. Кожею бел. Умен и добр. А еще прозывается „Слугой справедливости“. Да притом зело толст, а весу в нем полтретьяста пудов с пудом. Обитает в жарких Азии и Африке, а живет двести лет и больше, как доведется. Мыть тамариндовой водою. Прислал дар царю Ивану шах Тахмасп».
Поднесли арапу вина в братинке карельчатой. Подскарбий ему торбу червонного золота отсыпал. Гул в народе пошел: – «Скуп-де царь, а знатно пожаловал!» – Всякому за охоту стало арапом быть.
Молвил Грозный: – За потеху и радость – шаху – поклон и наша верная дружба, а слону сей же день напятнать на пятенном дворе тавро!
– Тавро-абаса – в Персиде – краса! – сказал толмач и низко поклонился царскому месту.
Заиграли в сопели и в бубны. Захлопал ушищами зверь. Повели слона на Арбат… мира 7079.
Пошел арап с толмачом Москву глядеть.