Происхождение всех вещей

— Являешься сюда одетой в тряпье, — все более разгневанным голосом продолжал Генри, — без пенни в кармане, несмотря на мою щедрость. Приходишь из нищего ада, в котором тебя держит твой муж, чтобы показушно прибедняться перед нами и чтобы все мы чувствовали себя рядом с тобою скверными людьми. Лезешь туда, куда тебе лезть не следует, и мутишь воду в деле, способном расколоть этот город и уничтожить мои торговые интересы в нем! И все, между прочим, без причины! Ведь в содружестве Пенсильвания нет рабства, Пруденс! Так зачем ты упорно гнешь свою линию? Пусть южане сами разбираются со своими грехами.

— Сожалею, что ты не разделяешь мои убеждения, отец. — Пруденс была спокойна.

— Да я дырки от бублика не дам за твои убеждения. Но клянусь, если с моими складами что-нибудь случится…

— Ты влиятельный человек, — прервала его Пруденс. — Твой голос пошел бы на пользу нашему делу, а деньги принесли бы много блага этому порочному миру. Взываю к свидетелю, бьющемуся в твоей груди…

— Да будь он проклят, свидетель в моей груди! Ты только усложняешь жизнь всем добропорядочным торговцам в этом городе!

— И что прикажешь делать, отец?

— Придержать язык и заняться наконец своей семьей — вот что.

— Все страждущие — моя семья.

— О, ради всего святого, прибереги свои проповеди для кого-нибудь еще — они тебе никто. Люди в этой комнате — вот кто твоя семья.

— Не больше других, — возразила Пруденс.

Тут Генри замолк. Эти слова как будто заставили его не дышать. Даже Альму они сразили. От этих слов у нее вдруг защипало глаза, словно ей только что влепили сильную затрещину по переносице.

— Ты не считаешь нас своей семьей? — проговорил Генри, когда к нему вернулось самообладание. — Что ж, хорошо. Я освобождаю тебя от необходимости быть ее частью.

— О, отец, не надо… — в неподдельном ужасе взмолилась Альма.

Но Пруденс оборвала сестру и дала такой ясный и спокойный ответ, что можно было подумать, она репетировала его годами. Может, так оно и было.

— Как угодно, — отвечала она. — Но знай, что этим ты отрекаешься от дочери, которая всегда была тебе верна и которая имеет право рассчитывать на нежность и сочувствие единственного человека, кого на своей памяти звала отцом. Это не только жестоко, но и, по моему мнению, заставит тебя мучиться угрызениями совести. Я буду молиться за тебя, Генри Уиттакер. И во время своих молитв спрошу у Владыки Небесного, что же произошло с совестью моего отца — или у него ее в помине не было?

Генри вскочил и в ярости треснул кулаками по столу.

— Маленькая идиотка! — проревел он. — Конечно же у меня ее в помине не было!

* * *

Это было десять лет назад, и с тех пор Генри Уиттакер свою дочь Пруденс не видел, да и Пруденс не предпринимала попыток увидеться с Генри. Альма и сама с той поры виделась с сестрой всего несколько раз, заезжая домой к Диксонам, чтобы изредка продемонстрировать напускную беззаботность и вымученную благосклонность. Она могла притвориться, что все равно проезжала мимо их квартала и зашла, лишь чтобы занести небольшие подарки для племянников и племянниц или доставить корзину с деликатесами во время рождественских праздников. Альма, разумеется, знала, что ее сестра отдаст эти подарки и провизию более нуждающимся семьям, но все равно совершала эти жесты. В начале семейной вражды Альма даже пыталась дать сестре денег, но Пруденс — стоило ли удивляться? — отказалась.

Эти визиты никогда не были сердечными, и Альма всегда чувствовала облегчение, когда они подходили к концу. При виде Пруденс ей каждый раз было стыдно. Как ни раздражали ее чопорность и моральные принципы сестры, Альма не могла отделаться от ощущения, что в последнюю встречу с Пруденс ее отец поступил непорядочно, точнее, что они с Генри оба поступили непорядочно. Тот случай выставил их не в лучшем свете: Пруденс твердо встала на сторону добра и справедливости, в то время как Генри всего лишь защищал свою собственность, и он отрекся от приемной дочери. Что до Альмы… Альма довольно решительно приняла сторону Генри Уиттакера, или, по крайней мере, так казалось, ведь она не высказалась в защиту сестры более явно, а после ухода Пруденс осталась в «Белых акрах».

Генри не был щедрым человеком, а возможно, не был и добрым, но он был важным для Альмы человеком и нуждался в ней. Он не смог бы прожить без нее. Никто другой не управился бы с его делами, а деятельность его была обширна и значительна.