Джорджа Хоукса она обнаружила в подсобке; он нависал над гигантским столом, пестревшим ослепительным разнообразием форм и цветов. Приблизившись, Альма увидела, что перед ней огромная коллекция изображений орхидей, сложенных стопками из множества листов. Там были не только рисунки, но и литографии, наброски и гравюры.
— Более прекрасной работы мне видеть еще не приходилось, — вместо приветствия проговорил Джордж. — Их привезли вчера из Бостона. Очень странная история. Только взгляни, какое мастерство!
Джордж протянул Альме литографию пятнистой
Затем Джордж протянул ей еще один эстамп, и Альма невольно ахнула. Такой орхидеи она прежде не видела. Ее крошечные розовые лепестки напоминали платье, выбранное сказочной феей для маскарада. Никогда еще Альма не сталкивалась с такой детальностью, такой тщательностью изображения. Альма разбиралась в литографиях, причем неплохо. Она появилась на свет всего через четыре года после того, как изобрели эту технику, и для библиотеки «Белых акров» ей удалось собрать некоторые из лучших литографий, когда-либо выполненных в мире. Джордж Хоукс тоже разбирался в литографиях. В Филадельфии не было специалистов лучше него. Но сейчас, когда он протягивал Альме очередной лист, очередную орхидею, его рука дрожала. Он хотел, чтобы она увидела их все, и хотел показать их все сразу. Альме же не терпелось посмотреть, но сперва нужно было лучше понять ситуацию.
— Постой, Джордж, давай отвлечемся на минутку. Ты должен сказать мне… кто их нарисовал? — спросила Альма.
Она знала всех великих иллюстраторов-флористов, но этот художник был ей неизвестен. Подобные шедевры не смог создать бы и сам Уолтер Худ Финч. Если бы прежде ей попалось на глаза нечто похожее, она бы, несомненно, запомнила.
— Весьма неординарный тип, как видимо, — ответил Джордж. — Его зовут Амброуз Пайк.
Альма никогда о нем не слышала.
— Кто публикует его работы?
— Никто!
— Но кто его заказчик?
— Непонятно, есть ли у него он вообще, — сказал Джордж. — Мистер Пайк самостоятельно изготовил эти литографии в типографии своего друга в Бостоне. Он нашел орхидеи, сделал наброски, изготовил оттиски и даже раскрасил их сам. Затем отправил всю работу мне, ничего не объяснив. Литографии прислали вчера в самой обычной коробке, которую только можно представить. Как ты, наверное, догадываешься, открыв ее, я чуть не упал. По словам мистера Пайка, последние восемнадцать лет он прожил в Гватемале и Мексике и лишь недавно вернулся домой в Массачусетс. Эти рисунки орхидей появились за время, проведенное в джунглях. О нем никто ничего не знает. Мы должны позвать его в Филадельфию, Альма. Может, ты пригласишь его в «Белые акры»? Судя по его письму, он очень скромный человек. И всю свою жизнь посвятил этому делу. Он спрашивал, не смогу ли я опубликовать его работы.
— И ты же опубликуешь? — спросила Альма. Ей была почти невыносима мысль о том, что эти литографии не напечатают в виде роскошной, безупречно оформленной книги.
— Естественно! Но сначала мне нужно собраться с мыслями, Альма. Я ведь некоторые из этих орхидей никогда не видел. А подобное мастерство и подавно.
— И я, — кивнула Альма, поворачиваясь к столу и начиная просматривать другие рисунки.
Они были так прекрасны, что женщина почти боялась к ним прикасаться. Нужно было поместить их под стекло, каждый по отдельности. Даже самые небольшие наброски были поистине шедеврами. Альма задумчиво взглянула на потолок, проверяя, надежна ли крыша, не протечет ли что-нибудь на эти работы, испортив их. Она вдруг испугалась, что случится пожар или типографию ограбят. Джорджу нужно поставить замок на дверь. Жаль, что на ней нет перчаток.
— Ты когда-нибудь… — заговорил Джордж, но эмоции настолько переполняли его, что он даже не смог закончить.
Альма никогда не видела, чтобы его лицо выражало такую бурю чувств.
— Никогда, — пробормотала она в ответ. — Никогда в жизни.
Через несколько дней Альма Уиттакер написала письмо мистеру Амброузу Пайку в Массачусетс.
За свою жизнь ей пришлось написать не одну тысячу писем, и многие из них были хвалебными и содержали приглашения, но как начать это — она не знала. Как обратиться к мастеру столь гениальному? В конце концов она решила, что честность лучше всего.