Происхождение всех вещей

Там, в далеких чащах Целебеса,[68] Уоллес подхватил малярию и чуть не умер. Во время болезни все его мысли обратились к смерти, и его осенило: у него возникла теория эволюции, основанная на конкуренции в рамках борьбы за выживание. Всего за каких-то пару часов он изложил свою теорию на бумаге. И отправил свой поспешно написанный труд с Целебеса в далекую Англию, человеку по имени Чарлз Дарвин, которого встречал один раз в жизни и которым искренне восхищался. Уоллес с почтением спрашивал мистера Дарвина, имеет ли, по мнению последнего, его эволюционная теория какую-либо ценность. Это был самый обычный вопрос, ведь Уоллес не знал, что Дарвин и сам развивал точно такую же идею примерно с 1840 года. Мало того, на тот момент Дарвин написал уже почти две тысячи страниц своего трактата о теории естественного отбора, но не показывал его никому, кроме своего близкого друга Джозефа Хукера, работавшего в садах Кью. Хукер уже много лет умолял Дарвина опубликовать свой труд, но Дарвин — и Альма его прекрасно понимала — медлил, вероятно считая свою теорию незавершенной.

И теперь, в результате одного из величайших совпадений в истории науки, оказалось, что оригинальную идею Дарвина — которую он втайне вынашивал почти двадцать лет — только что почти слово в слово изложил практически неизвестный тридцатипятилетний натуралист из Уэльса, страдавший от малярии на другом конце света.

Лондонские источники Альмы сообщали, что, получив письмо Уоллеса, Дарвин был вынужден обнародовать свою теорию естественного отбора, так как боялся утратить свое право на саму идею, если Уоллес решит опубликовать свой труд первым. Какая ирония судьбы, решила Альма, Дарвин, кажется, испугался, что в борьбе за право обладания идеей о выживании видов в ходе конкурентной борьбы его победит конкурент! Будучи джентльменом, Дарвин решил, что письмо Уоллеса должно быть представлено Линнеевскому обществу 1 июля 1858 года вместе с его собственными исследованиями и доказательствами того, что идея естественного отбора, легшая в основу его теории, разумеется, изначально принадлежала ему, Дарвину. Вскоре после этого — всего через полтора года — вышла в свет книга «Происхождение видов…». Такая спешка навела Альму на мысль, что Дарвин запаниковал — и недаром! Ведь натуралист из Уэльса наступал ему на пятки! Как многие животные и растения, почувствовав угрозу уничтожения или нападения, Чарлз Дарвин был вынужден стремительно двигаться вперед, действовать, меняться. Альма вспомнила слова, которые написала в своей версии теории: «Чем сильнее кризис, тем быстрее происходит эволюция».

Сомнений быть не могло: первым, кому пришла в голову идея естественного отбора, был Дарвин. Но он был не единственным, у кого она возникла. Да, была еще Альма, но был и еще один человек — Альфред Рассел Уоллес. Узнав об этом, Альма была несказанно поражена: такое совпадение в мыслях казалось невозможным. Однако мысль о существовании Уоллеса приносила Альме и странное облегчение. Ее грело осознание того, что она не одинока. Был еще где-то человек, который думал так же, как она. Уиттакер и Уоллес стали соратниками, хотя Уоллес, разумеется, не знал об этом, ведь Альма была известна в мире науки еще меньше, чем он. Но Альма-то знала. Она чувствовала, что он где-то рядом — ее странный младший брат по уму. Будь она более религиозной, то поблагодарила бы Бога за то, что на свете есть Альфред Рассел Уоллес, ведь именно это чувство тайного родства помогло ей с изяществом и спокойствием, без обиды, отчаяния и стыда, пережить всю шумиху, что окружала мистера Чарлза Дарвина и его великую, революционную, изменившую весь мир теорию.

Пусть Дарвин войдет в историю, но у Альмы был Уоллес.

Это и стало ее утешением — по крайней мере, на время.

* * *

А время шло. И шло оно, пожалуй, быстрее, чем когда-либо раньше.

Близились к концу шестидесятые годы девятнадцатого века. В Голландии все было спокойно, но Соединенные Штаты раскололись на две части, вступив в чудовищную войну. В эти ужасные годы научные дебаты утратили для Альмы прежнюю ценность — из дома приходили страшные вести о бесконечном жестоком кровопролитии. В битве при Антиетаме погиб старший сын Пруденс — он был офицером. Два ее юных внука умерли от болезней в лагере, не успев ступить на поле боя. Всю свою жизнь Пруденс сражалась за то, чтобы покончить с рабством, и теперь рабство отменили, но в этой борьбе она потеряла трех своих самых близких людей. «Я радуюсь, а потом оплакиваю их, — писала она Альме. — А потом оплакиваю снова». В который раз Альма подумала о том, не вернуться ли ей домой, и даже написала об этом сестре, но Пруденс ответила, что ей лучше оставаться в Голландии. «Сейчас народ наш слишком опечален, — сообщила Пруденс. — Оставайся там, где мир спокойнее, и радуйся этому покою».