Происхождение тютельки

Кстати, в наше время масса описаний истории Иуды связана с подыскиванием оправданий его поступку или, во всяком случае, поиску причин для него. В знаменитой рок-опере «Иисус Христос – суперзвезда» Иуда, пожалуй, не менее важный герой, чем Иисус – если не более важный. Да это и понятно. С точки зрения государства доносчик Иуда прав (ты нам сообщи, а мы уж разберемся), а проповедник Иисус – нет. Как же это так?

А как же иначе? Конечно, слово «донос» имеет в наших умах практически однозначную отрицательную окраску. Назвав кого-то доносчиком, вы практически наверняка не сделаете ему комплимента. Но при всем при том государство обязывает нас доносить, более того, грозит за недонесение о целом ряде преступлений тяжкими наказаниями. Да и спорить с этим затруднительно – кто оправдает недонесшего об известном ему зверском убийстве! Какой нормальный человек посочувствует приблатненному урке, для которого отнять у ребенка деньги – «не западло», а пожаловаться на грабителя в милицию – «западло»? Так что все не так просто… Подумайте: для нас самих любой конфликт биполярен, одна его сторона – «хорошие парни», другая – «плохие». Как мы оценим того, кто донес на «плохих парней»? Как выполнившего свой долг? Или все равно нехорошо как-то?

Но вернемся в Средневековье. Тогда был сделан эпохальный шаг в проблеме ложного доноса. И сделала его церковь, а кодифицировали ныне широко известные инквизиторы Шпренгер и Инститорис в печально знаменитой книге «Молот ведьм». Для них даже возможность вымогать признание пытками казалась недостаточной – вдруг найдутся такие, что сдюжат и не признаются, а как же тогда с авторитетом церкви? Решение, предложенное ими (к нему и сводится краткое содержание «Молота ведьм»), гениально просто. Если подозреваемая в колдовстве под пытками призналась – она ведьма, потому что призналась. Если не призналась, несмотря ни на какие пытки, – она ведьма, потому что только поддержка дьявола дала ей силы выдержать такое и не признаться. Настолько логично, что даже неясно, зачем вообще пытать – все равно подозреваемая виновна! А уж какой простор при этом мелким корыстолюбцам, подлым пакостникам и сексуальным маньякам – просто слов нет! Во многих городах просто не осталось красивых женщин – всех сожгли, как же она так возбуждает, если дьявол ей не помогает? А вот в Англии все было так же, но пытать при рассмотрении подобных дел не позволяли – и ведьм тоже практически не было. И уровень доносов не рос с такой сказочной скоростью.

А в коварной и изощренной Венецианской республике задолго до возникновения регулярной почтовой службы, еще в Средневековье появились прообразы современных почтовых ящиков в виде бронзовых львиных пастей. Отнюдь не для писем – туда кидали анонимные доносы. Ввиду того, что разбиравший их Совет Трех был не только никому не подконтролен, но и никому персонально неизвестен (имена его членов не знали даже сенат и дож), оправдаться не удавалось почти никому – что же это такое, как это нет тайных врагов, на кого же списывать свою собственную глупость и ошибки? Результат вполне предсказуем – Венеция захирела, ослабла и исчезла с карты, как самостоятельное государство.

А как шли дела в наших краях, где долгое время словом «донос» называлась обычная служебная бумага и никакого эмоционального оттенка в это не вкладывалось? В общем, в зависимости от уровня паранойи конкретного самодержца. Но был на Руси и свой апофеоз доноса – знаменитый возглас «Слово и дело!». Выкрикнувший эти слова тем самым объявлял, что собирается донести о государственном преступлении, и с этой секунды каждый, кто мешал немедленной доставке его властям, сам становился государственным преступником. Даже выкрикнувший «Слово и дело!» по дороге на эшафот брат Степана Разина Фрол отсрочил свою казнь на несколько лет, мороча дьякам голову спрятанными сокровищами. Не раз попавшие в смертельную опасность приостанавливали угрозу себе выкриком «Слово и дело!» – каждый пытающийся им повредить оказывался под смертельной угрозой, ибо поди разбери, кто донесет? «Слово и дело!» работало, как ребячье «Замри!», приостанавливающее все прежние игры. Но потом начиналась другая игра, с еще более жестокими правилами. В том числе и ставшим пословицей «Доносчику – первый кнут!» (пытке подвергали и доносчика, и его жертву, причем доносчика – первым). В общем, когда Петр III лишил силы это волшебное слово, все вздохнули с облегчением.