Происхождение партократии

Вот эта явно провокационная выходка Сталина вызвала, на второй день работы съезда, требование Ленинградской делегации предоставить слово Зиновьеву для содоклада по отчету ЦК. Зиновьеву дали слово для содоклада, но со своей задачей подвергнуть аргументированной критике фракционную политику аппарата Сталина и предложить съезду альтернативную политику он явно не справился. Зиновьев затеял бесплодную, чисто догматически-схоластическую полемику о мировой революции, о госкапитализме, о нэпе и только как бы мимоходом сказал о главном и решающем — о судьбе коллективного руководства, то есть о «тройке». Зиновьев начал с перечисления главных трудностей в работе партии. Они, по его мнению, суть: первая трудность — запоздалость мировой революции («начиная Октябрьскую революцию, мы были убеждены, что рабочие других стран нас поддержат в течение месяцев или, во всяком случае, в течение нескольких лет»), вторая трудность — строительство социализма в отсталой стране с огромным преобладанием крестьянства; третья трудность — создание коллективного руководства в партии после смерти Ленина. Зиновьев, который с таким энтузиазмом хвалил и защищал коллективное руководство («тройку»), когда сам его номинально возглавлял на XII и XIII съездах, только теперь заметил, что он был всего-навсего лишь пешкой в руках Сталина на его шахматной доске. Заметив это, он даже не пришел в особую ярость, а просто продолжал меланхолически философствовать: «только теперь, кажется мне, что это (трудность создания коллективного руководства. — А. А.) выявилось с полной ясностью. Эта трудность не неважна, потому что руководство партией означает в то же самое время руководство государством. Это не только организационный вопрос, но и политическая проблема глубочайшей важности».

Все эти бесплодные догматические ухищрения, теоретические споры, бесконечные цитаты из Ленина как раз и были призваны прикрыть то, что стороны, сталинцы и антисталинцы, боролись не за эту власть над партией и государством, а за чистоту ленинизма. Объявив госкапитализм преобладающей формой промышленности СССР, Зиновьев начал говорить, что есть люди, которые объявляют нэп социализмом, что есть идеализация нэпа и капитализма, нэп есть путь к социализму, но он не социализм… В этом месте протокол съезда отмечает громкие выкрики из зала — «кто так думает?», — «это вопросы политграмоты» и т. д. Растерянный и не привыкший к столь непочтительной реакции тех же самых людей, которые на XII съезде кричали «Да здравствует Ленин, Троцкий и Зиновьев», а не предыдущем XIII съезде из-за физической смерти Ленина и политической смерти Троцкого чествовали только его одного, как вождя Коминтерна и мировой революции, Зиновьев ушел с трибуны под крики негодования съезда и при одобрениях только Ленинградской делегации (Четырнадцатый съезд ВКП(б) Стенографический отчет, 1926, стр. 98-109).

Если Зиновьев по сути говорил больше о теоретических грехах Бухарина, чем о практике Сталина, то Каменев, наконец, вспомнил «Завещание» Ленина и прямо поставил вопрос о снятии Сталина с поста Генерального секретаря ЦК. Каменев заявил, что «мы против теории «вождя», против создания «вождя». Мы против Секретариата (ЦК), который на практике соединил в себе и политику и организацию, став над политическим органом… Мы за то, чтобы Политбюро на деле стало полновластным и в то же время, чтобы Секретариат был ему подчинен и исполнял бы только технические аспекты его решений… Я лично утверждаю, что наш генеральный секретарь не принадлежит к той категории людей, которые могут объединить вокруг себя старый большевистский штаб». Каменев выдвинул лозунг: «Назад к Ленину!» Каменев добавил, что поскольку он много раз говорил об этом не только Сталину лично, но и другим соратникам Ленина, то он хочет здесь на съезде еще раз повторить: «Я пришел к убеждению, что Сталин не может выполнять роль объединителя большевистского штаба» — на этом месте съездовский протокол отмечает реакцию зала: «Неверно!», «Чепуха!», «Он раскрыл свои карты!» Шум. Аплодисменты со стороны Ленинградской делегации. «Мы не отдадим вам командных высот!» «Сталин! Сталин!» Делегаты встают и чествуют Сталина. Бурные аплодисменты. «Да здравствует т. Сталин!» (там же, стр. 273–275).

Что же делает Троцкий? Он сидит на протяжении всей дискуссии в президиуме съезда в гробовом молчании, а в глубине души, вероятно, злорадствует, как Сталин хоронит теперь тех, руками которых он похоронил его самого на прошлом съезде.