Читаем Происхождение личности и интеллекта человека. Опыт обобщения данных классической нейрофизиологии. полностью

Мышления и разума это касается в такой же степени, как и любо­го другого явления природы.

Представление об их развитии, поскольку это (прежде всего) история физиологического субстрата головного мозга и его функ­ций, отчасти могут дать палеоантропология и палеозоология.

Но вот вопросы «размеров» и места этих явлений в системе ми­роздания могут быть решены только строго «извне», т. е. только ме­тодами, принятыми в той науке, что привыкла точно, свободно и хо­лодно оценивать как миры, так и молекулы.

Мы имеем множество примеров того, что «одномерные» по­пытки решения вопроса о сущности сознания, разума, мышления и интеллекта в результате приводили к «психологическому много­словию», вульгарной теологии или некоей растерянности, которая удивительным образом могла соседствовать с самым утонченным пониманием принципа работы механизмов мозга.

Exempli causa:

Безусловно, великий ученый Уайлдер Грейвс Пенфилд (1891-1976), изучая лишь сам мозг человека, но игнорируя эволюционную историю мозга, несмотря на все свои открытия, в результате оказался «заперт» в весьма банальных выводах о природе мышления и интеллекта.

Другой блестящий исследователь Генри-Чарльтон Бастиан (1837-1915) первым открыл взаимосвязь мышления и речи, но не смог придать своему открытию должного нейрофизиологического обоснования. В результате, его открытие было присвоено психоло­гами, которые утопили теорию Бастиана в своей стандартной фра­зеологии, лишив ее почти всякого смысла и содержательности.

Эти два примера — всего лишь показатель итоговой безрезуль­татности как попыток одномерного постижения церебральных про­цессов, так и допущения в эту тему любых вненаучных дисциплин, таких как психология или философия.

Впрочем, следует помнить, что если бы Пенфилд и Бастиан не со­вершили этих ошибок, то их пришлось бы совершить кому-то друго­му. Возможно, и нам. Теперь же нам остается лишь благодарить их не только за их открытия, но и за их ошибки, и изучать последние почти наравне с первыми.

Ценность настоящей, серьезной ошибки в науке хорошо известна. Ува­жение к ней недурно сформулировал «Квантовый Маразматик» Па­ули (как он сам себя называл) в своей рецензии на какую-то из гипотез Виктора Вайскопфа: «Эта идея неверна, она даже не ошибочна».

Иное дело — пример И. М. Сеченова (1829-1905).

Перейти на страницу:

Похожие книги