множество, но вот наиболее будничные, типичные и общеизвестные: «У каянов на Борнео в обычае убивать рабов, чтобы они могли следовать за господином и служить ему. Прежде тем, как убить их, родственники знатного покойника обступают рабов, внушая им усердно служить господину, за которым они последуют, ухаживать за ним и растирать его тело, когда он будет болен... Затем родственницы покойного берут копье и наносят жертвам легкие раны, после чего мужчины закалывают их до смерти» (Lubbock S. The Origin Of Civilisation, 1970); арийцы дают поразительные примеры обряда погребальных человеческих жертвоприношений. Рассказ о троянских пленниках, поверженных вместе с лошадьми и собаками на погребальный костер Патрокла, об Эвадне и рассказ Павсания о трех мессенских вдовах — служат памятником этих обрядов у греков. В скандинавских мифах Бальдр сжигается со своим пажем, лошадью и седлом. Галлы во времена Цезаря сжигали при торжественных похоронах все, что было дорого покойному — животных и рабов. (Тэйлор Э. Первобытная культура, 1939); древние рассказы о славянском язычестве описывают «сжигание умерших с лошадьми и собаками, со слугами и женами» (Hanusch Н. Die Wissenschaft des Slawischen Mythen, 1950).
(Следует отметить, что настойчивость и увлеченность, с которой homo почти пять тысяч лет сбрасывал живых людей в могилы к мертвецам, свидетельствует о его твердой уверенности не только в эффективности своих действий, но и в их необходимости.)
Не менее любопытно решались разумом человека вопросы безопасности зданий и целых городов: «В Африке, в Галаме, перед главными воротами нового укрепленного поселения зарывали обыкновенно живыми мальчика и девочку, чтобы сделать укрепление неприступным. В Великом Боссаме и Яррибе такие жертвы были употребительны при закладке дома или деревни» (Waitz Т. Antropologie der Naturvolker, 1922); «чтобы сделать замок Любенштейн крепким и неприступным, у матери за большие деньги был куплен ее ребенок и заложен в стену. То время, как его замуравливали, ребенок ел пирог. Когда каменщики принялись за дело, он кричал матери: “Мама, мне еще видно тебя”, затем, немного спустя: “Мама, мне еще видно тебя немножко”, а когда каменщики заложили его последним камнем, он крикнул: “Мама, мне теперь не видно тебя больше”» (Тэйлор Э. Первобытная культура, 1939).