Проигравший выбирает смерть

– Как знаешь, мне все равно.

Заколов перетасовал колоду и сдал по две карты. Ныш медленно посмотрел свои, старательно прикрыв их ладонями. Тихон следил за ним. Заметив какое-то движение, он потребовал:

– Рукава закатай!

– Чего ты лезешь?

– Если вздумаешь мухлевать, игру прекращаем, и я с Ниной ухожу!

– Я играю честно! – взвился Ныш.

– Тогда закатай рукава.

– А ты? Почем я знаю, может, ты шулер! Ишь как ловко очко набрал.

– Учти, я слежу!

– Я тоже за тобой приглядывать буду. – Ныш взглянул на карты и потребовал: – Дай еще!

– Держи! И помни, если я выигрываю, мы сыграем на твою жизнь!

Ныш осторожно вскрыл карту и заметно напрягся. Самодовольная ухмылка давно сползла с его лица.

– Будешь брать?

– Не торопи! – огрызнулся Ныш. Он не смотрел в карты, а следил за Тихоном.

– Будешь или нет?

– Я пас! Теперь ты! – Ныш сложил карты и оставил их в руке.

– Тогда положи карты на кирпич! – потребовал Заколов.

– Что?

– Положи, чтобы я их видел. Это логично.

– Это не по правилам! – возмутился Ныш.

– Положи изнанкой вверх. Вскроем потом вместе!

– Давай, Ныш, давай, – подал голос Есенин. Он подошел ближе и с любопытством смотрел сверху.

– Ты на чьей стороне? – огрызнулся Ныш.

– Клади карты. У нас игра честная, – спокойно ответил вор.

Ныш раздраженно кинул карты.

– В следующий раз сдаю я! – предупредил он.

– Когда будем играть на твою жизнь, – спокойно ответил Тихон.

Он положил колоду и взглянул в свои карты. Взял третью. Получилось девятнадцать очков. Рискнуть или нет? В прошлый раз повезло, а как будет сейчас? Он огляделся. Ныш смотрел напряженно, в уголках глаз прятался нешуточный испуг. Есенин снисходительно глядел сверху. Казалось, ему все равно. Нина словно окаменела, в ее безвольной руке болтался пистолет. Даже стая собак замерла, как зрители в театре перед ключевой сценой.

Заколов положил карты.

– Мне достаточно. Вскрываем?

Ныш нервно облизнул губы и, не в силах произнести слов, кивнул.

Пальцы игроков медленно по очереди переворачивали карты. Каждый следил за руками соперника. Когда карты были вскрыты, Тихон сразу все понял. Ныш некоторое время тупо глядел на расклад, а потом радостно, почти по-женски взвизгнул. У него было двадцать очков.

– Все, студент, хана! Отыгрался! – Ныш вскочил. Под его дергаными шагами хрустели осколки кирпичей. – Игрок называется. У-у, сволочь! Меня чуть кондрашка не хватила. Я думал, и правда он – игрок! А он – студент.

Ныш нервно рассмеялся. Так продолжалось довольно долго. Когда смех стих, он устало сказал:

– Выбирай смерть, как договаривались. Советую: прыгай в котлован, быстро отмучаешься.

Тут деловито вмешался Есенин.

– Нет. Там его никто никогда не найдет.

– Пусть стреляется, – согласился Ныш.

– Еще чего! Дать ему пистолет с патронами!

– Верно. Обойдется. – Ныш подскочил к Нине и вырвал у нее пистолет. – Так как же он себя прикончит? Тут и домов нет, с которых можно спрыгнуть. Может, харакири себе сделает?

– Повесится. Это лучший способ. – Есенин извлек откуда-то веревку и посмотрел на Заколова. – Пиши записку.

– Какую? – не поднимая глаз, спросил Тихон.

– Пиши. Как договаривались. – Вор не хотел произносить слова «предсмертную».

– Нет! – крикнула Нина, переводя испуганный взгляд то на Заколова, то на Есенина. – Нет! Так нельзя! Мы ни в чем не виноваты. Отпустите его!

Она рванулась к Тихону. Ныш перехватил ее:

– Но, но! Тише, Ромашка.

Заколов понуро сидел на корточках, склонив голову. Внутри царило опустошение. Он проиграл. Проиграл свою жизнь. А умирать не хотелось. Он так молод, ему нет еще и девятнадцати, а предстоит умирать. Еще день назад он считал, что впереди вся жизнь, а сейчас в одно мгновение все оборвалось, и впереди нет ничего, кроме петли на шее. А ведь он ничего не успел в своей жизни. Великих теорем не доказал, гениальных открытий не сделал. У него даже любимой девушки не было. Через полчаса его не станет, и скоро о нем все забудут. Он прошел по жизни, не оставив следа. И Нину он не смог спасти.

Смотреть на безвинную девушку не позволяла совесть. Он жалел, что не набросился на бандитов еще в тот момент, когда стоял с палкой за стеной. Лучше было погибнуть в открытой схватке, чем умереть безвольно, как ему предстоит сейчас. А может, кинуться на них с кулаками?

Нет. Сейчас это невозможно. Он дал слово, а слово надо держать.

Тихон поднялся, глаза уткнулись в ствол пистолета в руке Ныша.

– Это чтобы ты не вздумал взбрыкивать, – пояснил бандит.

Предусмотрительный Есенин протянул бумагу и ручку:

– Пиши!

– Что?

Есенин наморщил лоб и продиктовал:

– В последние дни я сделал много ошибок. Я не могу простить их себе. Я запутался и не хочу больше жить. Я ухожу в мир иной. – Есенин подождал, пока Заколов карябал шариковой ручкой. – Написал? Подпишись! Давай сюда! – Он посмотрел на бумагу, скривился: – Сойдет. Ручку брось под ноги.

Есенин закинул веревку через балку, затянул узел, сделал петлю.

– Выдержит, – сделал он вывод, подергав веревку. И подмигнул Заколову: – Ног не сломаешь.

Глава 44