Прогулки с Евгением Онегиным

То, что Плетнев был полностью посвящен в истинное содержание романа и в характер мистификации, подтверждает акция, предпринятая им уже после смерти Пушкина. Являясь издателем «посмертного» собрания сочинений поэта, в раздел «Остатки настоящих записок Пушкина» (том XI, 1841 г.) он поместил в виде отдельного такого «остатка» и вступление к изданию восьмой главы (1832 г.), где идет речь об исключении «автором» главы с описанием путешествия Онегина. Целью такой акции со стороны друга Пушкина являлась необходимость сопроводить этот текст несколько странным по содержанию примечанием: «Видно, что это писалось по одному предположению. После действительно VIII глава была уничтожена Пушкиным» (том XI, с. 235).

Если вникнуть в смысл этого примечания, сопоставив его с коротким текстом пушкинского вступления 1832 года, то становится очевидным, что Плетнев демонстративно подтверждает таким образом факт отмежевания Пушкина как «издателя» от «авторства» произведения, якобы созданного другим лицом. Если рассмотреть структуру первого предложения примечания Плетнева, то становится очевидным, что факт «существования» другого «автора» «Евгения Онегина» не вызывает у него, друга и издателя Пушкина, ни малейших сомнений. «Сомнения» «появились» у Плетнева в отношении того, правильно ли Пушкин как «издатель» воспринял в свое время «волю» этого «автора» – он, дескать, мог только предполагать наличие у этого «автора» намерений уничтожить восьмую главу. Элемент сомнения «видно» в тексте «примечания» Плетнева относится не к факту наличия некоего другого «автора», а к утверждению Пушкина о том, что этот «автор» якобы «выпустил из своего романа целую главу», и что «решился он лучше выставить, вместо девятого нумера, осьмой над последнею главою…» Иными словами, Плетнев, имитируя наличие «сомнений» по частному вопросу, таким образом совершенно демонстративно и открыто подтверждает главный: то, что роман написан якобы не Пушкиным, а от имени другого «автора».

Допустить, что Плетнев действительно верил, что Пушкин опубликовал чужое произведение, было бы абсурдом. Здесь нет места приводить содержание их переписки, но смею заверить читателя, что описание их согласованных действий в отношении фактов мистификации, связанных с изданием других произведений, может составить прекрасный сюжет для отдельного трактата, который можно было бы назвать «Мистификация как эстетический объект в творчестве А. С. Пушкина»{104}. И та уверенность, с которой Плетнев оперирует в своем «примечании» вымышленным обстоятельством как установленным фактом, свидетельствует, что он не только был полностью посвящен в содержание пушкинской мистификации, но и продолжал обыгрывать это обстоятельство после смерти поэта. Нет никакого сомнения в том, что этой акцией он преследовал цель дать читателю 1841 года еще один красноречивый намек на то обстоятельство, что роман создавался Пушкиным не от своего имени. В том, что ни «читателю 1841 года» (скажем, Белинскому), ни последующим поколениям пушкинистов эта совершенно откровенная подсказка Плетнева не помогла, нет вины ни Плетнева, ни Пушкина; как читатель, надеюсь, убедился, уже с момента первой публикации 1825 года делалось все возможное, чтобы довести до внимания публики именно это обстоятельство. Ничья это не вина; это – беда нашей читательской и исследовательской психологии, традиционно отождествляющей лирического героя с личностью автора произведения – как будто бы действительно так уж нельзя писать поэмы о другом, как только о себе самом.

Но читаем дальше. Шестая глава, издание 1828 года. Страница 46: «Примечание. В продолжение издания I Части Евгения Онегина вкралось несколько значительных ошибок…» – и далее следует перечень «ошибок», в котором «Разговор книгопродавца с поэтом» четко отнесен к корпусу первой главы.

Я писал об этом факте в главе о «Разговоре» как эпилоге романа, но сейчас речь не об этом. Дело в том, что та глава писалась на основании данных Шестого тома Большого Академического собрания. Нет, на этот раз разночтений, слава Богу, нет. Но есть другое: для того, чтобы заметить еще один подвох в только что процитированном тексте, академического собрания явно недостаточно. Нужно брать первые издания глав и читать их в том порядке и в том виде, как они издавались. В натуре и подряд. И только тогда упоминание о «конце» так называемой «I Части» бросается в глаза как совершенно несуразное: ведь до этого ни в издании 1825 года, ни в последующих, никаких упоминаний о «I Части» не было вообще.