Прогулки с Евгением Онегиным

Еще одно отличие второго издания: на его обложке появились слова «Глава первая», отсутствие которых на обложке издания 1825 года до этого не так бросалось в глаза. Если вдуматься в смысл такого отсутствия, то обложка первого издания вместе со всем, что под ней было помещено, фактически содержала изложение содержания всего романа в сжатом виде; это – тот самый «план», к мнимому «отсутствию» которого привлекал внимание читателя Пушкин. И действительно – первая глава содержит намеки на все три путешествия, в лирической фабуле описывает Онегина, ведущего повествование через много лет после описываемых им событий; под этой же обложкой находится эпилог романа в виде «Разговора книгопродавца с поэтом»… Действительно, на обложке такого издания странно было бы видеть помету в виде «глава первая», принижающую значение издания, выходящего за рамки понятий о первой главе… В оборот были пущены лишь единичные экземпляры второго издания, но этого было вполне достаточно, чтобы привлечь внимание заинтересованных читателей к некоторым характерным моментам.

Как можно видеть, вся система «служебных» структур в данном случае фактически является неотъемлемой составной частью композиции всего романа, поэтому ничем не оправданные текстологические купюры таких элементов не только обеднили его содержание, но и создали дополнительные трудности для правильного восприятия авторского замысла.

Теперь осталось только сосчитать количество структурных элементов издания 1825 года, влияющих на восприятие содержания романа и вошедших поэтому в его корпус. Считается, что под одной обложкой помещены три значимых структурных элемента: Вступление, «Разговор» и текст первой главы. Берем эту цифру за основу и смотрим дальше – впрочем, не дальше, а, наоборот, возвратимся к самому началу издания: текст обложки – самостоятельная структурная единица, композиционным путем введенная в корпус романа. Итого – четыре. Эпиграф – пять. «Издательское» примечание к «Разговору книгопродавца с поэтом», где говорится о том, что персонажи «Разговора» – вымышленные лица, – уже шесть (об этом примечании в Шестом томе не упоминается вообще, поскольку сам «Разговор» опубликован в другом томе; видимо, соблюдая «текстологическую» последовательность, составители Шестого тома вынужденно изъяли первую часть «Поправки», помещенной на стр. 60 первой главы романа «Евгений Онегин»).

Далее, примечание о «непростительном галлицизме» – семь.

Плюс 11 пронумерованных примечаний, каждое из которых композиционно сопрягается не просто с текстом, но с сюжетами романа – итого восемнадцать (конечно же, имеется в виду не сюжет сказа, а сюжет лирической фабулы, описывающей присутствие постороннего «автора» и его действия: в данном случае – простановку им, «автором», примечаний и наделение их особым смыслом; имеется в виду также сюжет третьей, авторской фабулы, описывающий действия Пушкина как «издателя» чужого произведения, вносящего ремарки к замечаниям «истинного автора» и вводящего якобы «служебные структуры» в смысловой корпус романа).

Плюс три «издательские» ремарки к примечаниям «сочинителя» (2, 6 и 11) – двадцать один.

Завершающая «поправка», являющаяся двадцать вторым структурным элементом романа «Евгений Онегин», но становящаяся таковой только в сочетании со следующим, двадцать третьим «примечанием» к этой поправке («NB»). Которая, кстати, сама по себе, в том виде, как ее подают в академических изданиях, тоже утрачивает свои качества структурного элемента, поскольку, поданная таким образом, она увязывается не с содержанием романа, а с цензурными требованиями.

Вот как Пушкин сумел ввести якобы служебные «внетекстовые» структуры в корпус своего романа. Нет в этом издании только одного, но зато обязательного, действительно служебного элемента – оглавления. Надеюсь, читатель уже догадался, что отнюдь не экономия бумаги явилась причиной этого – вон ведь сколько ее затрачено на шмуцтитулы.

Но, с другой стороны, обращает на себя внимание то обстоятельство, что при всей щедрости на бумагу для шмуцтитулов и довольно просторную печать (по шестнадцати стихов на странице), у Пушкина не осталось места для помещения эпиграфа на отдельной, нечетной странице, и тот приютился на обороте шмуцтитула со словами «Глава первая» – так же, как и упоминание о цензорском дозволении. Если бы для эпиграфа был выделен еще один, отдельный лист, то стало бы неизбежным и появление дополнительного листа в конце книги – как раз недостающего для оглавления. Впрочем, для этой цели вполне можно было использовать и последнюю, шестидесятую страницу, практически пустую – на ней в самом верху разместился текст той самой nota bene, для которой вполне можно было выделить место на 59-й странице. Или даже третью страницу обложки – например, при издании восьмой главы она использована для помещения последних пяти стихов романа и слов: «Конец осьмой и последней Главы».