Сегодня пик карнавала – Giovedi grasso. Венецианский карнавал впечатляет необыкновенно. Шума поразительно мало. Полицейских не видал ни разу. Ряженые торжественно молчат. Аплодисменты не приняты – в их роли выступают щелчки фотоаппаратов. Достоинство – главное. Нет выкриков, нет пьяных, нет приставания к девицам. Это бал-спектакль, куда допущены все. Ряженые – артисты. Туристы – оценивающая публика. Необыкновенная мягкость и некая разлитая вера в то, что люди – носители дружелюбия и достоинства. Антипод всего нашего родного. Почти всё молча или с минимумом слов: «Позвольте вас сфотографировать», «Grazie». Праздник на душе. А ведь, конечно, среди туристов есть всякие; но здесь не смеют себя проявить, подчиняются господствующему благородному стилю.
Встал в 5.40, вышел в 6.30. Темень, продрог. Тремя поездами в Равенну (7.05 на Падую, 8.02 на Феррару, 9.20 на Равенну), чтобы успеть до закрытия музеев. А в Равенне уже жарко: 23°. Городок тих и провинциален. Без тротуаров.
И какой же баснословной красоты равеннские храмы! Один только перечень звучит сказочно: Sant'Apollinare Nuovo, Battistero degli Ortodossi, Cappella Sant'Andrea (в архиепископском музее), Basilica di San Vitale, Mausoleo di Galla Placidia. Почти невозможно сказать: это нравится больше, это меньше. В каждом обомлеваешь.
Посетителей почти нет. Только экскурсии местных школьников. Учитель строго спрашивает: «А теперь смотрите сюда: это какой стиль – романский или византийский?» И дети отвечают.
Вскоре после 13 часов все музеи закрываются. Больше здесь делать нечего. Городок как вымер. На вокзале легкая неразбериха. Радио сообщает: «Близ Рубикона железнодорожная авария, все поезда будут прибывать с опозданием».
Вдруг охватывает странное чувство, смесь восторга и легкого тревожного холодка: где же я теперь, на каком краю света? Ведь если попал из Москвы в Париж, то это уже абсолютно другой мир. А я из Парижа уехал в провинцию – в Экс. А потом еще на одну ступень удалился от исходной точки – попал во Флоренцию. Мало и этого – переехал оттуда в провинциальную Виченцу. И наконец теперь на трех поездах забрался в совсем уж глубинную маленькую Равенну. И ни один из знакомых мне людей на земле даже отдаленно не представляет себе в данный момент, где я нахожусь.
Но надо все-таки что-то придумывать, как выбираться, – предаваться чувствам уже больше не приходится. В конце концов выбрался, разумеется.
Франция
День большого переезда. 6.59 поезд на Милан. 9.15 Милан-Генуя. 11.53 Генуя-Вентимилья. Это граница, здесь картина меняется: на следующий поезд моей трассы (на Ниццу, 15.25) просто так не сядешь – нужно встать в длинную очередь перед закрытой дверью французской таможни. Скоро уже отправление поезда, а дверь все еще наглухо закрыта. Она открывается лишь за несколько минут до отправления. С паспортами наперевес люди устремляются вперед и практически все минуют пограничника без задержки.
Но вот он берет мой паспорт – и все движение очереди останавливается. «[Sesesepé], – читает он вслух с явным интересом, – такого у меня еще не бывало! Проезжали только два албанца». Что уже настало время отправления, а за мной еще масса народу, его никак не трогает. Разговаривает со мной скорее благосклонно: уж очень интересный для него случай! Я начинаю ему что-то рассказывать про свои занятия в университете в Эксе (чудовищная ошибка с моей стороны, но я ведь совершенно не подозреваю о том, что у меня нет больше никакого права на въезд во Францию). К великому счастью, про университет ему совершенно неинтересно, и он уже почти протягивает мне мой паспорт. Но вдруг спохватывается: «Постойте-ка, вам же нужен штамп! Только он у начальника; но сейчас я к нему схожу». И он спокойно перегораживает барьером движение всей оставшейся очереди и уходит с моим паспортом. Очередь стоит смирно – никто не бунтует и не кричит ему вслед. Наконец он все же возвращается. Отдает мне паспорт. Поезд, оказывается, задерживают до конца всех этих процедур. С некоторым опозданием он отправляется. Дальше уже все просто: 16.36 Ницца-Марсель и 19.30 Марсель-Экс.