Что в действительности произошло на этой границе, я осознал только года через два, когда уже стал разбираться в визах. Если бы мне все-таки удалось довести до сознания пограничника, что я уже побыл во Франции и отправился на экскурсию по Италии оттуда, меня бы, конечно, не пропустили – и что было бы дальше, сейчас можно только гадать; ничего хорошего не было бы точно. Но у моего пограничника уже сложилась в уме картина русского, который въезжает во Францию именно через его пост, – должны же и на его скучном посту иногда бывать интересные случаи! И он пропускал мимо ушей все, что не укладывалось в эту картину. А въездной штамп начальник спокойно поставил по другой, но тоже случайной причине: когда я въезжал во Францию поездом Брюссель-Париж, пограничники схалтурили – прошли по вагону рысью, не проверяя паспортов. Так что мой паспорт был свободен от въездного штампа.
Любопытно другое: как много я выиграл от своего дремучего невежества. Ведь если бы я уже хорошо разбирался в визах, мне было бы ясно, что возможность съездить в Италию из Франции для меня закрыта. И не было бы моего изумительного путешествия – со всеми его впечатлениями, новыми людьми, венецианским карнавалом и драматическим докладом.
Анюта уезжает в Париж. Но она проковырялась лишние 10 минут на выходе – и наше такси не пробилось через городские пробки к вокзалу к отходу поезда Экс-Марсель. На том же такси гоним прямо в Марсель. Таксист слушает наш иностранный разговор – и ясно понимает, что несчастную жену муж загрызает за потраченные из-за опоздания деньги. Его сочувствие к Анюте так велико, что происходит нечто для Франции неправдоподобное: в Марселе на вокзале при счете в 206 франков он не только отказывается взять чаевые, но и дарит Анюте 6 франков – берет только 200.
Италия
Palazzo Giustinian-Lolin. В задней его части так называемая Fondazione Levi – гостиница с некоей профессорско-академической окраской. Отводят комнату № 25 со словами: «В этой комнате останавливался Лотман». («Эх, хотел бы я сейчас оказаться в комнате, где останавливался Лотман», – сказал он мне сам потом в Москве.)
У меня сложилась маленькая мечта: когда-нибудь пройти из одного итальянского города в другой пешком. И вот однажды все-таки получилось. Будучи в Пизе, сел на автобус, который довез меня до маленького городка Тиррения на берегу моря (однако же не Тирренского, как можно было бы думать, а Лигурийского). Сойдя с автобуса, пошел вдоль моря к северу – обратно в сторону Пизы. Вначале это был пляж. Но как же он был пустынен и дик в сезон, когда по итальянским понятиям еще не только купаться, но и опустить ногу в воду нельзя. Ни единой живой души ни влево, ни вправо до горизонта. Постепенно пляж перешел в обычный берег. Трасса моя оказалась заданной совершенно жестко: в двух метрах слева море, в десяти метрах справа шоссе – как это ни странно, практически пустое. Между шоссе и морем – защитная волнорезная полоса из огромных каменных глыб. Глыбы эти показались мне чем-то странными, слишком элегантными для их грубой функции. Нежного розовато-светло-коричневого цвета, с прожилками, местами почти белые. Только те, что у самой воды, почернели от морского налета. И вдруг осознал: да это же мрамор!
Так ведь и правда: совсем недалеко отсюда Каррара – что им еще и делать с огромными массами мраморного лома и глыбами не самого изысканного рисунка и не самого модного цвета! Это их самый доступный строительный материал, и его легко хватает и на сотню километров берега.
Тишайший яркий теплый день, склоняющийся к вечеру. Море – тихое как залив. Пять километров такого райского пути, и показался городок Марина ди Пиза, славный ни много ни мало тем, что здесь высадился занесенный в Италию Эней, а еще – одной из самых красивых тосканских церквей.