Прогулки по чужим ночам

Он держит мою ладонь, а я сжимаю его. Я знаю, что иной раз это помогает: держится человек за кого-то – и жизнь теплится в нем. Возьми немного моей жизни, только не умирай, это плохая идея.

Приемный покой – картина знакомая, везде одинаковая. Стаса везут по коридору, на ходу срезая с него одежду. А я иду рядом и держу его за руку. Меня не гонят, врачи верят в приметы и знают, что иногда можно вот так – удержать.

– Лиза…

– Молчи, Стасик.

– Я… на пороге, помнишь? Прости меня… за все.

– Уже простила. Но примись только помирать – не прощу. Я… не хочу без тебя, слышишь? Не умирай, держись!

Словно мои уговоры чего-то стоят. Смерть не отступит, от Ирки же не отступила! Может, хоть Стаса нам оставит. Нельзя же вот так всех отнимать у меня.

– Лиза…

– Дальше вам нельзя.

Молодой усталый врач разжимает наши ладони.

– Он…

– Сделаем все возможное. Его быстро привезли, шансы увеличиваются. Молодой парень, здоровый. Надейтесь.

Я иду назад по длинному коридору. Я понимаю, почему Рыжий стал хирургом. Я бы вот не решилась ни за какие деньги, а уж за ту мелочовку, что платят ему, – так и подавно, но я его понимаю.

– Как он? – спрашивает Рыжий.

– Пока жив.

– Тогда идем отсюда, пока полиция до нас не добралась.

Туман упал на город. А я ужасно голодна.

– Подожди в машине.

– Вадик, ты куда?

– Не бойся. Вот Макдоналдс, куплю еды, ты же голодная как волк, и я боюсь, что ты меня съешь.

– Тебя я есть нипочем не стану, не хватало только отравиться.

Он идет в ресторан с яркой вывеской на фасаде. Я смотрю на дома, столпившиеся вокруг. Окна, за ними люди, но мы одни. Каждый сам за себя.

– Поехали, держи пакеты.

Из пакетов зазывно пахнет, они горячие и приятно тяжелые. То, что надо. Сейчас достану бутерброд, разверну обертку, а там чизбургер – румяненький, с кетчупом, и если запить его кока-колой…

– Лиза, перестань медитировать, слюной подавишься.

– А промолчать ты, конечно, не мог.

– Это невозможно. Ты обнимаешь пакеты, как львица добычу. Сейчас приедем в квартиру, помоем руки… Ну что, мне тебя учить?

Он прав, на нас миллиарды микробов. Вот только кушать очень хочется.

14

– Прекрати.

Рыжий смотрит на меня как на тяжелобольную. Что такое? Я не плачу, не бьюсь в истерике, хотя и могла бы, потому что посреди этого чужого города где-то захлебывается кровью Стас. Я молчу, что еще от меня требуется?

– Ты ешь уже третий чизбургер.

– А тебе жалко? Я жрать хочу.

– Ты на взводе, а желудок крайним оказался. Хватит обжираться. Я думаю, Стас выживет. Хотя, конечно…

– Не надо мне ездить по ушам. Рыжий, столько-то даже я понимаю. Шансов немного.

– Но они есть, так что прекрати издевательство над своим желудком, ты не голодна.

Я откладываю недоеденный чизбургер. Больше всего мне хочется… даже не знаю… Может, выйти на улицу и бежать, бежать темнеющим городом куда-то в ночь, до полного изнеможения, и ни о чем не думать – ни о Стасе, ни о том ужасе, среди которого я почему-то оказалась. Почему?!

– Что теперь?

– Думаю, нам стоит поговорить с Остаповым. – Рыжий убирает со стола. – Но это завтра, слышишь? А сегодня ты будешь спать, сейчас же.

– Дай мне конверт. Интересно, что в квартире искал Стас?

– Не знаю. Вот, бери. Лиза, ты снова завела в сумке токсическую свалку?!

Да, я люблю большие сумки, но есть маленькая проблема: со временем в них действительно образуется свалка. Тогда я вытряхиваю все на пол и начинаю разбирать. После генеральной уборки сумка заметно худеет, становится непривычно легкой, и я какое-то время свободно нахожу в ней ключи и помаду, но проходит время и все повторяется. Что из того, что Рыжий меня уже сгрыз за это? Он считает, что мусорник в сумке – признак неорганизованности. Ну и пусть. Мы живем в свободной стране, и каждый имеет право носить в своей котомке фантики от грильяжа и корки от апельсинов.

– И это тоже?

Черт, я совсем забыла о револьвере, который дал мне Стас. Он спокойненько лежал себе под слоем фантиков, а Рыжий раскопал его и теперь радуется, как бабуин в брачный сезон.

– Перестань рыться в моей сумке. Я завтра наведу там порядок

– Я обязательно напомню тебе об этом.

– Ты ужасный зануда, знаешь?

– А ты…

– Лучше молчи.

Я открываю круглую коробочку и высыпаю на стол содержимое. Тяжелое венчальное кольцо – явно старинное, но самое простое. И несколько колечек – тонких, с камнями – только на мизинец мне годятся, хоть для мизинца великоваты, две пары сережек, несколько подвесок и цепочек Фамильные драгоценности – у меня?! Надо же…

Я достаю снимки из конверта. Вот фотография маленькой девочки – старик прав, она была очень милой. Черные, туго заплетенные косички, платье в горошек – фотография черно-белая, на ней Любе Климковской шесть лет. А вот несколько других – здесь она школьница, а тут – почти взрослая девушка. Она правда очень хорошенькая. А тут ей восемнадцать, и я вздрагиваю от неожиданности. В ушах у нее те самые серьги, что сейчас на мне, на шее – цепочка с подвеской, которая лежит в сумке с остальными моими украшениями.