Прогулки по чужим ночам

– Ничего страшного, кости целы, грудь не ранена. Немного бы выше взял, и тогда все, конец, а так ничего, поживем еще.

Старик склоняется над убитым, потом смотрит на мертвого Корбута. Я тихонько продвигаюсь в сторону пистолета, мирно лежащего в углу.

– Я ничего плохого тебе не сделаю, Элиза, – говорит старик.

Я поднимаю за дужку пистолет. Он неудобный и тяжелый, не хочу его брать.

– Кто ты такой? – спрашиваю я.

– Я думал, ты догадаешься, – он жестко, по-волчьи, скалится. – Я твой дед, Василий Алексеевич Климковский. Меня пригласил сюда полковник Корбут – сказал, не пожалею. И оказался прав.

Он быстро и умело обыскивает комнату. Интересно, он-то что ищет? Тот негатив и бумажки, из-за которых наш незнакомец из трусов выпрыгивал? Так я ему не покажу, это мой трофей, ведь если Корбут так прятал их, то это не зря.

– Что ты ищешь?

– Я уже нашел.

Он открыл окно и вытащил из рамы что-то маленькое, похожее на гвоздь с круглой головкой. Но головка великовата. Это еще что за хрень? Новости в строительных технологиях? Так этот дом построен при царе Горохе.

– И что это такое?

– Жучок. Кто-то, сидя на крыше соседнего дома, выстрелил им в раму. Этого достаточно, чтобы прослушивать всю квартиру. Я подозревал, что он где-то здесь.

– Откуда?!

– Потом объясню. Уходим отсюда, быстро. Вас обоих ждали, а потому загодя прикрепили жучок. Кто-то просчитал вас. Кто это может быть?

– Я не знаю.

– Ладно, разберемся. Уходим.

– А трупы?

– Они уже никуда не торопятся.

Мы садимся в тачку, и Рыжий поворачивает за угол. Но я успеваю увидеть полицейскую машину, подъехавшую к дому и вставшую как раз туда, где только что стояло наше авто. Кто-то вызвал полицию, и мы разминулись с ней на считаные минуты.

13

– Мне вчера позвонил полковник Корбут и пригласил к себе. Мы давно не виделись, много лет – так, созванивались иногда, но встречаться незачем было.

Мы сидим в маленькой, стерильно чистой квартире. Кстати, в доме Корбута тоже все сияло чистотой. Наверное, у хозяев рыльце не просто в пушку, а в целой тонне пуха, раз они наводили такую отчаянную стерильность в помещении. Компенсация нечистой совести.

– И ты не спросил у него, зачем?

– А ты неуважительна к старшим, Элиза.

– А то! Возраст не имеет никакого отношения к уважению и сам по себе уважения не гарантирует. Есть совсем молодые люди, заслуживающие уважения, есть те, кто только идет в этом направлении, – вот как мы с Рыжим, у нас еще все впереди. А вот с тобой уже все ясно. И то, что я узнала о тебе, у меня не вызывает ни симпатии, ни добрых чувств.

– Понятно. Но ты не все знаешь.

– Послушаю еще и твою версию. Можешь даже соврать, это уже ничего не добавит к твоему портрету.

– Спасибо и на этом. – Климковский выпрямляется и садится к нам лицом. – Знаешь, все эти годы я знал, что ты где-то есть. Иногда я представлял, как встречусь с тобой и что скажу, но сейчас вижу: что бы я ни сказал, ты для себя уже все решила.

– Сентиментальное вступление будем считать завершенным.

– А ты совсем не добра, да, Элиза?

– А с какой стати мне быть доброй по отношению к тебе? Кто ты мне такой?

– Да, конечно. Что же, я это заслужил. Элиза, мне нечего тебе сказать, кроме правды, а потому задавай вопросы, и я обещаю, что каждое мое слово будет правдивым.

– Очень мило с твоей стороны. Кстати, а где твоя женушка, на рынок ускакала?

– Ольги уже давно нет в живых. Как и Любы.

– Вот как?

– Да. Моя дочь покончила с собой, и Ольги не стало тогда же.

– Не стало?

– Да. Я убил ее.

Милая семейка. Интересно, есть в моем генеалогическом древе хоть кто-то нормальный или одни психопаты-убийцы?

– Я убил ее, когда понял, что ей мало смерти моей дочери. Когда узнал, что она ищет тебя – и почему. Я не защитил от нее свою дочь, но защитил внучку. И когда не стало Ольги, тебя перевели в Березань – я решил, что там тебе будет лучше, чем со мной. Но я знал, что ты есть, все эти годы знал.

– Трогательно. Только странное выражение – ты говоришь о Любе «моя дочь». Только твоя? Как это?

– Ольга не была матерью Любы. Она не могла иметь детей.

– Отлично. И ты продолжал с ней жить. Зачем?