Прогулка в одиночестве

Почему Солтон участвует в этой выставке -  загадка. Модные в начале 1990-х, его работы еще не сильно устарели. “Мальчик-скелет” - скелет мальчика размещен таким образом, что со стороны кажется, будто он отсасывает у манекена из универмага, - потерял более половины своей максимальной стоимости с момента последней продажи на аукционе. Это одна из работ, представленных сегодня здесь, как и “Китаеза”, тривиальная работа, в которой зрителю предлагается заглянуть сквозь щель в нагруднике доспехов и увидеть трехмерный коллаж лиц американцев азиатского происхождения. 

Но также Солтон представляет свое новое произведение, и против моей воли я оказываюсь втянутым в него. По началу знатоки искусства достаточно скептичны и слишком спокойны, чтобы вмешиваться в процесс, который на данный момент, похоже, представляет собой лишь проекцию аморфной черной фигуры на белой стене позади того места, где стоит Солтон. Однако фигура движется, перемещается таким образом, что кажется живым организмом. Есть что-то в этом движении. Возникает такое чувство, будто оно обращается ко мне, говорит со мной. Мне кажется, я должен знать, что это такое, но я не знаю.

Фигура заменяется текстом. Сначала он выглядит как страница, вырванная из книги, затем слова увеличиваются и превращаются в список имен.

Отображаются наши имена. Имена людей, присутствующих на перформансе.

Одно имя - “Агафья Корнелл”, имя, которое я не знаю, - выделяется из списка и разрастается во всю стену. Параллельно женщину рядом со мной хватает сзади фигура в маске и в капюшоне и выталкивает перед Солтоном. Художник декламирует: “Это представление - удар по голове для любого человека с утонченной чувствительностью”. Затем он бьет женщину в голову. Она кричит, и он снова бьет ее. Он продолжает бить ее до тех пор, пока она не теряет сознание.

Еще одно имя заполняет стену: Анненберг Йоханссен.

Коллегу-блогера вырывают из толпы и подводят к Солтону, который произносит нараспев: “Отсутствие утонченности подобно избиению большой палкой”, и в это время фигура в капюшоне бьет Йоханссен большой палкой.

Избиение продолжается. Солтон сводит старые счеты. Я не знаю, как он получил имена всех людей, присутствовавших на мероприятии в МоНА, но ему это удалось.

Кто будет следующим?

Это вызывает обоснованное беспокойство - похоже, Солтону нечего терять. Говорил ли я что-нибудь против него публично? Сомневаюсь. Давал ли я ему какие-либо негативные отзывы или упоминал его уничижительно в отзывах о работах других художников? Вряд ли, но он скорее всего лучше знает ответы на эти вопросы, чем я. В напряжении, я ожидаю нападения, ожидаю, что сказанные мною слова всплывут и обернутся против меня.

Тела скапливаются у его ног. Они не мертвы - ранены. Шевелятся, стонут.

Несколько человек быстренько ушли, явно боясь того, что может с ними произойти, но на их место прибыли другие. Одну из них, пожилую женщину, выхватывают из толпы, раздевают и бьют по ягодицам, ко всему прочему, лошадиным копытом. Наказание совпадает по характеру с откровенно странной критикой, которую она, по-видимому, высказала в отношении “Китаезы”.

Солтон кланяется, список имен исчезает, и возвращается исходная проекция.

Теперь мы все понимаем.

Эта фигура - воплощение страха.

Иногда даже менее талантливые художники могут удивить.

Браво!

День третий

Линда Гэш настолько популярна, что на ее перформанс надо покупать билеты заранее. Гэш создает то, что она до сих пор называет БитчАрт, хотя за последние несколько десятилетий слово “стерва” деградировало и стало бессмысленным. Слово, когда-то описывающее гневную воинственную женщину, теперь используется на народном жаргоне для описания человека, которого раньше называли “плакса” и который ведет себя как слабая маленькая девочка, что прямо противоположно его первоначальному замыслу, хотя как и почему произошел такой сдвиг, остается загадкой. Однако Линда Гэш с гордостью владеет этим словом в его первоначальном виде. Она жесткая женщина, гневная. Она здесь не для того, чтобы с кем-либо быть милой, особенно с мужчинами.

Гэш отведено самое большое пространство для ее новой работы. Поначалу перформанс кажется лабиринтом. Мы идем один за другим по извилистому узкому проходу, стены которого сделаны из матрасов, покрытых белыми простынями. На полпути мы слышим ужасный какофонический шум.

Звук убиваемых женщин.