— Сам не знаю, к чему я клоню, — сказал я. — Но я решил сказать тебе, что я думаю и что со мной происходит Я люблю тебя. Я знаю, мы решили не произносить этого слова, и мне не так легко его произнести еще и потому, что я не знаю, какого дьявола оно означает. Но что бы оно ни означало, вот это я к тебе и чувствую. Наши отношения для меня очень важны. Отчасти в этом и все дело, потому что я так боялся, как бы они не перешли в какие-то другие, которые мне не понравятся, что старался держаться от тебя подальше. — Я перевел дух. — Вот, пожалуй, и все. Я не собирался так много говорить и, может быть, сказал что-то не то, но это, пожалуй, все.
Она смотрела на меня не отрываясь. А я старался не встретиться с ней взглядом.
— Ты очень храбрый человек, — сказала она.
— Нет, пожалуйста, не надо.
— "Пожалуйста, не надо"? Ты что, не боялся? Я и то боялась, а ведь я молчала.
— Да, я боялся.
— Вот это и называется храбрость — когда боишься что-то сделать и все равно делаешь. По сравнению с этим стоять под дулом пистолета на том кладбище -просто детские игрушки.
— Самое смешное, — сказал я, — что на кладбище я так не боялся. Там я думал только об одном: что уже немало прожил на этом свете и мне не грозит опасность умереть молодым.
— Очень утешительная мысль.
— Как ни странно, в самом деле утешительная. Больше всего я боялся, чтобы с девочкой чего-нибудь не стряслось по моей вине, вдруг я сделаю что-то не то или не сделаю чего-то, что нужно. Как только она оказалась с отцом, мне стало легче. Должно быть, я на самом деле не верил, что со мной может что-то случиться.
— Слава Богу, что ничего не случилось.
— Что с тобой?
— Ничего, просто у меня глаза на мокром месте.
— Я не хотел...
— Чего не хотел — довести меня до слез? Не надо извиняться.
— Ладно.
— Ну вот, теперь краска потекла. Ладно, черт с ней. — Она промокнула глаза бумажной салфеткой. — Господи Боже мой! Я так растерялась, что чувствую себя совершенной дурой.
— Из-за нескольких слезинок?
— Нет. Из-за того, что собираюсь сейчас сказать. Теперь моя очередь, ладно?
— Ладно.
— Только не перебивай, слышишь? Есть одна вещь, о которой я тебе не сказала, и я чувствую себя ужасно глупо, и не знаю, с чего начать. Ладно, скажу прямо. Я бросила.
— Что-что?
— Бросила. Трахаться бросила, ясно? Господи, видел бы ты сейчас свое лицо. С другими мужиками, глупый. Завязала.
— Ты вовсе не обязана принимать такое решение, — сказал я. — Я просто хотел объяснить тебе, что я чувствую, и...
— Ты обещал не перебивать.
— Прости, но...
— Я не говорю, что бросила сейчас. Я бросила три месяца назад. Нет, даже больше, чем три месяца. Где-то перед Новым годом. А может быть, даже перед Рождеством. Нет, кажется, после Рождества был один. Я могу посмотреть. Но это не важно. Я всегда смогу посмотреть, если захочу праздновать годовщину — ну, как ты отмечаешь дату, когда в последний раз выпил. А может, и не захочу. Не знаю.
Мне нелегко было слушать молча. Мне было что сказать, было о чем спросить, но перебивать я не стал.