Прогулка [СИ]

Кира выпрямилась, запахивая вырез халата и оглядывая криво задернутую штору с черной щелью блестящего ночного стекла. Звук не повторился. Послышалось, понадеялась, но Кларисса, возмущенно пялясь в темноту, явно провожала кого-то глазами.

Кира посидела еще, вдруг боясь подойти. Из-за яркого кухонного света чувствовала себя голой, всем, кто в темноте, видной. Но все же встала и сперва ушла в коридор, щелкнула выключателем, погружая кухню в такой же как на улице, мрак. В кухне он стал даже гуще, за окном жиденько светил дальний фонарь, рисовал ажурные завитки кружев на занавесках, укладывал на подоконник и кошачью спину такие же ажурные тени.

Держа глазами что-то невнятное за стеклом, осторожно вернулась, трогая занавеску, привела движение кружева теней на руке.

За стеклом, свешивая рясные кисти, лежал букет. Сирень, непонятного в желтом сумраке цвета, и тугие кочанчики нерасцветших пионов, круглые и черные, как ночная кровь. Кира открыла окно, всматриваясь в предутреннюю темноту. Еле успела поймать цветочные ветки, они уже поползли вниз, падая. Стараясь не поломать, протиснула внутрь через прутья решетки. Восстановила порядок: окно, задвижка, штора, коридор, свет. И села, трогая листья сердечками, пухлые гроздья — белые и фиолетовые, атласные под пальцем капустки пионов — в электрическом свете торжествующе пурпурные. Опустила лицо к сиреневым кистям и, мерно дыша, стала пить запах, такой свежий, совершенно живой и настоящий.

Глава 12

18.05.16

Кире снился дом. Она видела его сначала издалека, быстро и плавно приближаясь, такой красивый, весь из белых плоскостей и сверкающих стекол, вписанный в склон, покрытый густой темной зеленью с выступающими в ней серыми скалами. За спиной Киры дышало море, сияло синим радостным светом, овевая спину и голые руки устойчивым ветром, который сталкивался со встречным, вызванным быстрым движением.

Это машина, поняла Кира, автомобиль, быстрый, открытый, чтоб ветер вокруг.

И сразу оказалась внутри, шла, восхищенно трогая стену, край низкого дивана, в просторной комнате, залитой солнцем, плоскость стеклянной двери, уехавшей к светлому углу, и открывающей выход на большой балкон с никелированной оградой из блестящих стоек с перильцами. Они холодили руки так же, как вид холодил сердце. Там внизу, под балконом, лазурно лежала прозрачная вода бассейна, на белых закраинах — белые же шезлонги под цветными зонтиками. И вдалеке, если поднять глаза, в пологом проеме среди сосен то самое море, которое провожало ветерком карету королевы Киры — быстрый открытый автомобиль, везущий ее в хайтековский рай изысканного бунгало. Будто она какая киноактриса заграничного кино.

Мысли Киры, стоящей высоко над лазурным бассейном, были такими — детскими, мыслями девочки, с девчачьим невеликим опытом и багажом. И восхищение домом, его обстановкой и самой Кирой, вдруг причастной к киношному великолепию — таким же. Они оттуда, подумалась другая мысль, из того же времени.

За спиной послышались шаги, и Кира, радуясь, почти повернулась, зная, кого увидит. А над головой стремительно, как это делают в кино, пронеслись облака, проехало, как на коньках, солнце, делаясь из нестерпимо яркого сначала желтым, потом, над самыми соснами с правого края пейзажа, красным, багровым, воткнулось в черную щетку макушек и ушло за них, забирая тени, которые сначала вытянуло, прокручивая по блестящему полу.

И все — за один медленный почти поворот, на услышанные шаги.

— Нет, — выдохом в темноте сказало дальнее море, — нет.

Кира смотрела туда, уже почти повернувшись, так что голова ощущалась отдельно от шеи и плеч, а позвоночник ощутимо скрутился, будто она танцует или выполняет упражнение на гибкость.

Ее взгляд держали глаза, на лице, возникающем в морской темноте, таком — странном. Поделенном на две части, по самой середине лба, по носу, губам и подбородку. Полная ночного сумрака левая сторона, с ярким глазом, и правая — цвета тяжелого золота, бронзовое веко прикрывает сумрачный, почти черный глаз. Это не было похоже на маску, подобную тем, что рисуют в греческих трагедиях. Потому что поверх двух главных цветов лицо было густо расписано завитками и линиями, тончайшими, разных оттенков. Казалось, его вырезали из куска цветной яшмы, отполированной до прозрачности.

«Она не хочет. Чтоб я повернулась».

Она?

Кира повела плечами, снова крепко берясь за прохладные перила. Это женщина. Вон какие волосы, и глаза красивые, как на картинках, где индийские богини танцуют, выворачивая запястья и говоря руками. Она. Она кто?

«Карандаши». Снова упало из памяти слово, и опять Кира не смогла понять, к чему, какие карандаши.

А кто-то уже подошел сзади, встал, почти прижимаясь, бережно кладя руки поверх ее ладоней. Дыхание с запахом дорогих сигарет щекотало горящее ухо.

— Нравится, королева Кира? Тебе нравится?

Лицо в проеме темных гор размывалось, исчезая в сумраке, все еще глядя на Киру бледнеющими глазами, и она уже могла повернуться, чтоб увидеть, улыбаясь.