Но зачем он делает это? Да и делает ли, вдруг спросила она себя, остановившись в прихожей и разглядывая расписанное лицо. Вдруг все это паника, Кира? Тебя обуяла тоска, потому что ты — не помнишь. И уверена, что вспомненное обязательно ужасно. И обязательно связано с Мичи. А вдруг вовсе нет?
И задавая себе вопросы, все ответы на которые лежали в области предположений, резко устала. Так сильно, что ослабели ноги, показалось — не сумеет дойти до дивана, упадет прямо тут, в коридоре.
На полке лежал забытый мобильный, Кира вцепилась в него вялой рукой, ткнула, отчаянно желая услышать голос Ильи, такой совсем живой, настоящий, без всех этих прослоек и переплетений. Пусть будет связь, взмолилась, прижимая телефон к уху, ну пусть будет. А не это — абонент находится вне…
Телефон послушно загудел, отсчитывая звонки. Кира оперлась рукой о полку, с облегчением сторожа. Вот щелчок, вот сейчас он скажет…
— Солнце. Кот-перекот, я…
— Доброй ночи, королева Кира.
Она резко отняла телефон от уха, всмотрелась в экран. Осторожно поднесла снова, нахмурилась.
— Олег? Извините, я набрала не тот номер. Вы сказали, королева Кира?
— Я сказал? — изумился в трубке мужской голос, — что вы, Кира. Я сказал, очень рад, дорогая Кира. Хотел сказать, вашему звонку рад, да вы стали говорить. Обидно-то как.
— Что?
— Я говорю, обидно, что вы всего лишь ошиблись. Я обрадовался. Мы тут сидим, под виноградом. Такая чудесная ночь. И ваш звонок.
— Извините, — отрывисто повторила Кира.
— Я уезжаю. Через три дня. Ужасно жалко, что вы так и не смогли приехать. Или есть надежда?
— Я не знаю. Вряд ли.
— У Валерия Никитовича дивное вино. Вы меня простите. Я немного выпил. А то не решился бы. Кира вы знаете, что вы очень красивая женщина?
— Вы меня видели на фотографии только.
В трубке раздался смех. Хороший такой мужской смех, приятный.
— На четырнадцати фотографиях. Ровно столько вы публиковали в сети за несколько лет. Я собрал их все. Лежат в отдельной папке. Она так и называется…
Целую секунду Кира была уверена, он скажет «королева Кира».
— Называется «Кира прекрасная». Иногда я их листаю. В чем ваша тайна, Кира?
— Что?
— Почему от вашего лица становится спокойно? Уверенно. Будто вы за руку держите. Это не просто красота. Тут еще что-то.
— Олег, спасибо вам. За комплименты.
В дверях загремел ключ, Кира еще договаривала, а они распахнулись, явив громоздкую фигуру Ильи, с набитым пакетом и рюкзаком на одном плече.
— Мне пора. Спокойной ночи.
— А ну! — Илья внезапно ловко перехватил телефон, рявкнул в трубку, — эй ты, козлина! Чего вякаешь там!
— Отдай! — Кира кинулась, пытаясь вытащить телефон из кулака.
Тот взлетел вверх, почти под потолок, крепко схваченный пальцами. Илья подозрительно осмотрел платье с обнаженной спиной, раскрыл глаза на возмущенное лицо в бронзово-черной раскраске.
— Я не понял. Ты тут чего? На карнавал собралась? Да стой. Не дам!
— Дай телефон! Это по работе!
— Ага! Слышал я про работу. Комплименты! Я щас ему перезвоню, козлу этому!
— Не смей!
Кира отступила, обжигая Илью ненавидящим взглядом. Сдавленным от злости голосом пообещала:
— В последний раз тогда пришел, понял? Я не шучу.
— Та на тебе, — Илья кинул телефон на полку, ушел в комнату, не разуваясь. И загремел там чем-то, бормоча себе под нос всякое.
Через полчаса Кира сидела в маленькой комнате перед зеркалом, глядя в свое, такое чужое под краской лицо. Бронза и уголь скрывали выражение, и пылающие скулы скрывали тоже. Только глаза были полны мрачной злости и недоумения. А в ушах до сих пор гремели злые упреки и ехидные высказывания, которыми двое закончили разговор.
…
Она вошла в комнату, когда Илья стоял перед полками, держа в руках старую косметичку, туда они складывали хозяйственные деньги. Под сердитым взглядом Киры вытряс бумажки, комкая, сунул в карман, потом вернул пару купюр в раскрытую косметичку и сунул ее обратно на полку.
— Что, — дрожащим от ярости голосом поинтересовалась Кира, — свое уносишь? Устроил тут раздел имущества?
— Тебе на неделю тут хватит. Одной.
Илья прошел мимо, толкнув ее плечом, хлопнула дверь в комнату. Кира хотела остаться, но выскочила следом, что-то говоря, а в ответ летели такие же несвязные слова, потом молчание, потом саркастические усмешки, и она, срываясь, что-то крикнула, на что Илья замолчал, набычившись, отвернулся и вышел, исчезая в темноте подъезда.
Сейчас, сидя перед зеркалом на старом мамином диване, она не могла припомнить слов. Его и своих, сказанных сгоряча, наверняка ужасно обидных. Рядышком сидел Клавдий, вылизывался, и Кира усмехнулась. Он умел заниматься своими делами, принимая сочувственный вид. Будто мыл большое черное лицо, увенчанное усами, исключительно в помощь несчастной Кире, и так же сострадательно задирал лапу, намывая ее до блеска. Не то Лисса-Кларисса, которая даже гладиться изволяла с видом независимым и отстраненным.