Программист жизни

Бориса перевезли в психиатрическую больницу. Он долго лечился, вышел практически здоровым человеком, но через год у него случился новый приступ. С тех пор приступы повторялись, но невозможно было проследить какую-то систему в их возникновении: иногда болезнь затухала, наступала стойкая ремиссия на год-полтора, иногда приступы следовали чуть ли не каждый месяц. Приступ панического страха сменяла депрессия. Длилась она тоже по-разному – от двух дней до нескольких недель. А когда наступало кажущееся просветление, Борис рассказывал удивительные вещи. Он говорил, что побывал в будущем, и пытался это доказать. Некоторые вещи действительно со временем сбывались. Но Евгений Павлович считал это простым совпадением. Он еще долго и с непонятным мне жаром рассказывал о Борисе, не прибавляя к существу дела новой информации. Тогда я спросил его напрямик: мог ли его подопечный убить Сотникова. Весь его энтузиазм разом угас. Он как-то скис и надолго задумался.

– Вряд ли, – наконец выдал Мишарин. – Не вижу причин.

– А месть? Борис мог думать, что его психическое расстройство – результат ошибки врача. Да, честно говоря, я и сам так думаю. Вы считаете, что метод, которым пользовался Сотников, лишь слегка ускорил неизбежный процесс, а мне кажется, это именно он его и вызвал.

– Ну, в таком случае все пациенты оказались бы у нас. Да что там далеко ходить, вы, например.

– Я?

Я был так потрясен, что не нашел что сказать.

– Вы мало что помните. – Он посмотрел на меня с сочувствием. – Последним этапом методики лечения является так называемая «затирка» следов. Пациент не помнит ничего о сеансах и мало что – о своем пребывании в клинике. Так, только какие-то обрывочные воспоминания. Все это делается для того, чтобы «стереть» стресс, который пациент пережил во время сеанса. В подсознании остается страх перед его бывшим пристрастием, и только.

– Но у Бориса все было не так, – возразил я.

– Борис был изначально психически нездоровым человеком.

– Так вот, может быть, поэтому он и убил Сотникова.

– Может быть, может быть. – Евгений Павлович снисходительно улыбнулся. – Но это вряд ли. Тут, я думаю, замешаны деньги.

– Вы рассуждаете совсем как следователь, который, между прочим, считает главной подозреваемой вашу дочь. Он думает, что это она убила мужа. Именно из-за денег.

– Да-да, – тревожно проговорил Мишарин и по-новому, с надеждой посмотрел на меня. – Постарайтесь ей помочь, – просительным тоном сказал он. – Найдите убийцу.