Программист и бабочка (сборник)

– И отдыхает! – с готовностью продолжил Давидович. – Я ее оставил в комнате одну, и все! Меня там не было. Скажи ему, мам!

– Его не было. Да расслабься ты, Сема. Там смотреть не на что.

– Не на что? – отец обратился к Давидовичу.

– Почти не на что, – смущенно отозвался Давидович.

Папа зашел в комнату сына, включил настольную лампу, приподнял одеяло, оглядел Лободу, опустил одеяло, выключил лампу и вышел.

– Там есть на что смотреть, – заключил он.

– Кому как, – буркнул Давидович из чувства противоречия.

– Ага! – загорелся папаша. – Ты знаешь, о чем говоришь!

– Оставь ребенка в покое, – вступилась за сына мать. – В его возрасте мальчик уже должен знать, о чем говорит.

– Муся! Из хорошей семьи! – прошипел папа грозным шепотом. – А ты кого в дом привел?

Мама, более опасавшаяся серьезной Муси, чем приблудной Лободы, тоже перешла на шепот:

– На этой он, по крайней мере, не собирается жениться!

– А на Мусе что – собирался? Идиот! – зло бросил папа.

– Вот и славно, что не собирался. И не собирается, – ответила мама, – это нам сейчас совсем не нужно. Правда, сынок?

– Конечно! – искренне произнес сынок.

Заявление в ЗАГС понесли в ближайший понедельник. Лобода пригрозила возвращением в коммуналку, и Давидович дал слабину.

Три месяца, отпущенные ЗАГСом на размышления, каждый размышлял о своем. Папа – о Лободе, неприметной в джинсах, неотразимой в трико, незабываемой в наготе. Мама – о том, что Лобода на кухне не мешает, а питается засыпанными сахаром половинками купленных у метро грейпфрутов. Сам Давидович размышлял о том, что его невеста скоро будет принадлежать ему, а не студии пантомимы.

А Лобода думала, что грех не воспользоваться случаем явить свой талант западному миру.

Когда период размышлений подходил к концу, на свадьбу приехала будущая теща Давидовича. В штапельном платье, сохранившем запахи сельпо – от керосина до земляничного мыла, с сизыми локтями, желтыми пятками и красным треугольником в вырезе, она взволновала старших Давидовичей. Свадьба на носу, а как подобную сватью предъявить знакомым?

Наутро, за завтраком, теща объявила, что ей не терпится устроить предсвадебную генеральную уборку.

– Дом надо перетряхивать до основания, включая подвал, чердак и антресоли, – произнесла она, прихлебывая чай. – Меня хлебом не корми – дай погенералить, да, дочка?

Лобода нырнула носиком в дежурный грейпфрут, подтверждая слова матери.

Торжества прошли на уровне. Студия пантомимы сыграла сюиту-буфф «Горько». Двоюродная бабушка из Киева прочла под горячее многостраничную «Эпиталаму любви». Однокурсники Давидовича напились. Теща, прошедшая обряд ритуального очищения в салоне красоты, танцевала «slow» с мужчинами среднего возраста, явившимися без жен.

Потом все стронулось с места. Сначала Давидович ненароком подслушал ночной разговор мамы, тещи и жены о прописке тещи в их квартире. Удивился, но успокоил себя тем, что мама знает, что делает.

Затем в институте к нему подошла Муся и пригласила посидеть в кафе.

– Я хочу попрощаться, – сказала она. – Мы уезжаем.

– Куда? Туда? – Давидович, изображая бугор, сделал рукой волну, по пластике исполнения достойную Лободы.

– Угм, – подтвердила Муся.

– А диплом?

– Ну его. Я хочу заниматься совсем другим делом.

– Каким?

– Не скажу. Вдруг не получится.

– Муся, ты не сердись на меня, ладно?

Давидович хотел было сказать ей еще что-нибудь теплое, но приличествующее женатому мужчине, однако не нашел слов. В повисшей паузе Муся поспешно достала из сумочки небольшой увесистый сверток.

– Это тебе. На память. Нам это не разрешила комиссия по вывозу художественных произведений. Очень, говорят, ценная вещь. А тебе это – в самый раз.

– Что это? – Давидович принялся разворачивать сверток.

– Не надо, дома посмотришь, – остановила его Муся. – Это настольная скульптура. Китай, двадцатый век. Красная медь, многоцветная перегородчатая эмаль. Фигура козла.

Показывать фигуру козла дома Давидович не посмел. Развернул в метро. Козел был красно-золотой, в листик и цветочек, с витыми посверкивающими рожками и ладной бородкой. Давидович таскал козла в портфеле до самого отъезда. Когда на таможне заколачивали уже досмотренные багажные ящики, Давидович, чувствуя себя контрабандистом, бросил козла в один из них.

Через полгода ящик привезли на съемную квартиру в Тель-Авиве. Разбирать его пришлось Давидовичу с отцом, мама ушла мыть чужую квартиру, а Лобода – скакать Майклом Джексоном на Нахалат-Биньямин, местном Монмартре.

Все доехало в целости, кроме любовно уложенных Лободой на самом верху елочных украшений. По ним прошелся эмалированный козел. Папа вытряхнул сверкающие осколки, достал козла, спросил:

– А это что?

– Перегородчатая эмаль. Китай. Фигура козла. Муся подарила.

– Да? Тебе идет. Кстати, Муся где-то тут. Не искал ее?

– Нет. Найду – отдам эту фигуру. Во-первых, ценная вещь, даже запрещенная к вывозу. Во-вторых, где мне ее спрятать, чтобы не было лишних вопросов?

Козла сунули в пустую антресоль.