Профессионал

У Макэллена был домик на берегу реки Вааль за городской чертой – он называл его по-русски «дачей», – а у пристани стоял катер. Там семейство проводило выходные, с друзьями или без, отдыхая, плавая на надувных матрацах или отправляясь на катере в какой-нибудь глухой уголок на пикник.

Де Вилльерс купил акваланг и дождался воскресенья, когда торговец алмазами и его шумные приятели решили покататься на водных лыжах.

Когда толстое тело Макэллена вытащили на берег реки, на нем не было никаких следов насилия и вообще ничего подозрительного. Смерть списали на столь обыденную причину, как сердечный приступ или судороги.

Де Вилльерс позаботился о том, чтобы Куинн получил алмазы и деньги. Себе он оставил первоначальный гонорар за убийство и дополнительное вознаграждение за возврат ценностей. Имея на руках свободное время, он вылетел рейсом «Саут-эфрикан эруэйз» в Кейптаун, намереваясь пофотографировать дикую природу и некоторые из двух с половиной тысяч видов растений, обитающих в горах у мыса Доброй Надежды. Целую неделю де Вилльерс прожил на природе, исследуя хребет Готтентотов. Вернулся он счастливый, с восхитительными фотографиями бабуинов, скалистых жиряков – знаменитых библейских даманов, сахарных медоносов и пестрых нектарниц, запечатленных на фоне расплывчатого буйства красок.

Позыв, бывший истинной причиной приезда де Вилльерса в Кейптаун, в этом блаженном раю день ото дня становился все более неудержимым, и на восьмые сутки он на взятой напрокат машине поехал в Токай. Де Вилльерс собирался вновь посетить развалины Вриде-Хойс, сделать несколько фотографий, перекусить захваченной с собой снедью и вернуться в город.

Развалины нисколько не изменились, и де Вилльерс вновь ощутил родственный зов, но теперь более сильный, подкрепленный чувством собственного благосостояния. Весь день он бесцельно слонялся по Вриде-Хойсу и впервые за десять лет позволил себе мысленно вернуться к дням, проведенным в Ла-Перголи.

Поздно вечером, когда туман, мифический дым из трубки пирата Ван-Хункса, затягивает Утес Дьявола и подножие Львиной Головы, де Вилльерс поймал себя на том, что ноги и сердце несут его к отдаленной рощице лейкодендронов, ориентиру, которым когда-то он столько раз пользовался, возвращаясь в Ла-Перголь через виноградники.

Этот арабский жеребец был любимцем Анны Фонтэн. По вечерам четыре раза в неделю она объезжала поместье, а в хорошую погоду отправлялась и дальше, через поля, к сосновым рощам Токая и зарослям камедных деревьев на Платтеклип. Прогулки верхом были единственной радостью в ее жизни. Анна предпочитала ездить без седла, в тонком хлопчатобумажном платье, чтобы лучше чувствовать мощь скакуна.

Порой Анна, несмотря на окружающую красоту, сожалела о том, что вообще появилась на свет. Она мечтала о детях, но не могла родить, и врачи не понимали, в чем дело. Она тосковала о любви, но видела одну только ревность. Она мечтала о сексуальном удовлетворении, однако строгие моральные устои, привитые в юные годы, не позволяли ей утолять чувственные позывы за пределами семьи. Лишь однажды Анна встретила мужчину, в присутствии которого у нее внутри вспыхивал огонь – и к черту заповеди Мартина Лютера!

В жестких рамках замужества секса было много, но торопливого и механического. Оставалось загадкой, как постоянное отвращение не сделало Анну фригидной.

Над серебристой рощей вдалеке показался полумесяц, и Анна, шепнув коню на ухо, дала шенкеля и мягко натянула поводья. Пусть жеребец немного остынет, пройдя последнюю милю через виноградники шагом.

В последнее время Жан Фонтэн проводил в больнице больше времени, чем дома, и из-за своего вздорного характера менял лечебницы с быстротой, которая определялась точкой кипения медперсонала. Анна с ужасом ждала визитов мужа, бесконечных допросов в постели, все возрастающей иррациональной язвительности. О разводе не было и речи, поскольку это смертный грех, но Анна все чаще ловила себя на том, что желает смерти своему благоверному.

Замуж она выходила девственницей, что в то время считалось само собой разумеющимся. Первый интимный акт с Фонтэном стал для нее жестоким потрясением. Этого мужчину волновала только собственная сиюминутная похоть, которая утолялась мгновенно, поскольку Анна принимала его сухая и напряженная. И первые годы были адским мучением, но после травмы Жан уже больше не мог играть в постели активную роль, и все стало еще хуже. Теперь он ждал, что она будет удовлетворять его позывы, словно продажная шлюха.

Конь сбился с ноги, и Анна легко соскользнула на землю, чтобы проверить копыта. Обнаружив под стрелкой переднего осколок гранита, она извлекла его с помощью пилки для ногтей, которую возила как раз для такого случая. Жеребец фыркнул, что-то почуяв, и Анна отчетливо увидела силуэт мужчины на песчаной тропе, ведущей к дому.

Она проехала мимо, стараясь не смотреть ему в лицо, ведь место и время никак не подходили для беседы с незнакомцем. Анна подумала, что, вернувшись домой, надо будет предупредить Самуэля о появлении в поместье чужака.