Проект «Белый Слон»

–Не может быть! Господи, Слава Тебе! Слава Тебе, Господи мой! – перекрестившись и раскинув объятия устремился к двум "борющимся" друг с другом молодым мужикам, – сподобил, Господи! Сподобил встретить ещё одного! – чуть ли не крича приближался он к разомлевшему в улыбке Пашке, – не путайся под ногами, – оттолкнул от себя радостно разводящего руки недоучившегося семинариста, и, с непонятно откуда взявшейся силищей, сжал, так что хрустнули кости, обалдевше бормочущего: "да не я это, это он поп, не я", Алексея…

–Хорош! Ну хорош! Красавец, – крутился дядя Ваня вокруг Алексея, как барышник вокруг породистого жеребца, – ну хорош, хорош, ну ничего не скажешь – хорош! Слава Тебе, Создателю наш, Слава Тебе! Вот уж постарался Он с тобой, так постарался! А мне старику – какая радость! Я ж таких как ты, родной ты мой! Алёшка! Только двоих за всю жизнь и встретил. Думал, ну уже всё. А тут ты!

Красный от смущения, вокруг уже понемногу собралась кучка любопытствующих, Алексей откашлявшись спросил:

–Может мы уже пойдём?

–Куда? Какой домой? А здесь по твоему что? А что у тебя там? Семеро по лавкам? Кошка голодная? На работу завтра? Вода течёт или газ забыл выключить? Никуда ты не пойдёшь, у меня, здесь ночевать останешься, ночь длинная, как раз хватит, чтобы мне всю твою, коротенькую пока что, жизнь узнать. А утром на службу. И что, что ничего не знаешь, ничего страшного, постоишь-послушаешь, устанешь – присядешь. А после службы я тебя покрещу. Потом покормлю и отпущу, если сам конечно уходить захочешь, – повернувшись, к не знающему, что делать, Пашке, – а ты иди. Иди-иди. Ты нам здесь, пока что, не нужен. Иди, кому сказано, не путайся под ногами…

Так и получилось(после скудного обеда жиденьким супчиком и гречневой кашей без ничего, в небольшой кухне при богадельне, вместе с ещё пятью-шестью проживающими там старухами, но самое главное: рядом, локтем к локтю с вовсю расхваливающим еду дядей Ваней:

–Вот это царский обед, истинно царский! Прасковья, – поглядывая на непонятно какой древности старую-престарую "бабу-ягу", исполняющую обязанности кухарки, – вот, чтобы всегда так варила! А то наварит вечно ‐ тараканов стыдно кормить!), уходить не хотелось совсем.

–Не-не, милый, давай-давай, иди, завтра тебе на работу, да и мне, отдохнуть бы немного, а когда? Ну да и ладно. В субботу приезжай, а нет! Лучше в пятницу вечером. Я за тобой прослежу, чтобы ты поговел как следует, а в воскресенье причастишься…

(Пятью годами позднее):

–Генерал, ты меня слышишь, – поёрзал на обречённо скрипящем стуле дядя Ваня, – я же тебе уже раз сто сказал, не могу я тебе ничем помочь, с этим, – ткнул большим пальцем себе за спину, в сторону видимого за окном, припаркованного внутри церковного двора автомобиля. Как будто в подтверждение его слов из бронированного, чёрного микроавтобуса вновь донеслось визжание разрезаемой заживо свиньи.

–Мне некуда больше ехать, Иван Афанасьевич, некуда, – голосом ожившего зомби прохрипел, уставившийся в одну точку страшный мужик в штатском, от взгляда которого, испуганно шарахались его подчинённые похожие на, приведённых в приличный вид, былинных разбойников, – и на наркотиках, я её, держать больше не могу, дозу всё время приходится увеличивать и увеличивать. Я её убиваю.

–Так, и я, – качнувшись вперёд и положив ладонь на рукав "бронзовой статуи", сказал дядя Ваня, – и я, её убью, если сделаю то, о чём ты просишь. В Троице-Сергиеву не пробовал?

–Нет. Километров за пятнадцать развернулись. Смирительную рубашку разорвала, в жизни б не подумал, что такое возможно. Два вывиха и перелом, кожа в нескольких местах полопалась. В прошлом году это было, я тогда ещё про, Вас, не знал.

–Аборты делала?

–Да. Мы с ней тогда, только расписались, жить негде, денег нет, родители…, да нечем им нам было помочь. Три раза подряд. Каждый год. И непонятно как беременела, предохранялись вроде бы. А потом, у меня карьера попёрла, как на дрожжах, решили, ну пора, и никак…

Что только не делали, куда только не ездили, в каких только клиниках не побывали. Я уж было, видя в каком она отчаянье, сдуру, один раз ляпнул, давай мол суррогатную мать, а она мне, страшно так, ещё раз об этом заикнёшься, я тебе вилку в глаз воткну, вытащу его и съем. Я, Вас, Иван Афанасьевич, ни о чём, многом не прошу, мне бы только хоть на несколько секунд, настоящую её, ту, которая была, увидеть, прощения попросить.

Весь углубившийся в себя, сосредоточенный дядя Ваня, кряхтя повернулся и посмотрел через левое плечо на старый, ещё дореволюционный образ Семистрельной. Пристально вглядевшись в неё и пожевав беззубым ртом, повернулся и решительно хлопнул ладонью по столу: