–Штопор…, вино надо открыть…, я вино хорошее купила, – голосок "подстреленной птички" дрожал и бился, изо всех сил не желая падать с Небес на землю.
–А чего будем праздновать? – безжалостно "добил охотник обречённую жертву".
Жанна закаменев лицом, тяжело, как разом постарев, вздохнула:
–Задолбал, пиздец просто какой-то, как ты меня задолбал, – шагнув к стулу, решительно сдёрнула со спинки китель и набросила на плечи. Сосредоточенно застегнув все пуговицы, бросила взгляд на понуро глядящего в пол Алексея Петровича, схватив со стола, швырнула в висящую под окном батарею отопления, подарочные бокалы:
–Блядь! Сука ты! Понимаешь?! Сука! Пердун старый! Да чтоб ты сдох! Чтоб тебя твои твари поскорее сожрали! – порывшись в портфеле, вытащила ключи и бросила их на стол, – ноги моей здесь больше не будет! Никогда! Завтра же рапорт о переводе в Москву подам! Хватит уже…, третий год в этой помойке…, а он всё – морду воротит и воротит…, тоже мне…, супермен полудохлый…– доносящееся из прихожей злобное клекотанье, завершилось содрогнувшим стены, яростным хлопком двери.
"Хорошо ушла, прям красиво так, просто замечательно, только жаль ненадолго, скоро вернёшься сама себя мучать…" – тяжело ворочал мысли Алексей, раскрывая конверт и разворачивая сложенный втрое лист А-4 формата, – "ну вот, тебе и ответ, Алёшенька, домолился, допросился…, нате, получите-распишитесь", – с трудом разбирая церковно-славянскую вязь, прочитал:
"Ага. Ну, это понятно, а что ответили?"
Чуть повернув бумагу, прочёл еле различимые, в нанесённой с угла на угол кроваво-красной полосе, чёрные буквы:
"Вот так вот, мели Емеля – твоя неделя…" – встав с табуретки Алексей Петрович достал из под кухонной мойки, старую алюминиевую кастрюлю, поставив на газовую плиту, чиркнув спичкой зажёг и положил в кастрюлю, сначала конверт, потом САМО. По кухне потянуло сладким благоуханием ладана.
"Ты посмотри, даже пепла почти не осталось", – подумал споласкивая кастрюлю в мойке и убирая назад, на своё место.
Обессиленно опустившись на табуретку, прислонившись спиной к стене и прикрыв глаза, стал ждать.
Она вернулась минут через пятьдесят, может час. Поковырявшись ключом в незапертой двери("вот зараза, сколько ж ты дубликатов ключей от этой двери понаделала?"), неслышно вошла в квартиру, щёлкнув замком, торопливо зашуршала верхней одеждой, прошлёпав босиком по коридору занырнула в туалет за веником и совком. Крадучись, на цыпочках, как мышка прошмыгнула мимо Алексея, выключив, мимоходом, кипящий чайник, старательно, как пытающаяся оправдать доверие матери доченька-помощница, сметая хрустящие осколки, загнусавила через заплаканное горло:
–Алёша, ну нельзя же так, ну что это такое, дверь нараспашку, чайник почти выкипел, дымом уже завоняло, пожар хочешь устроить, а обо мне, ты подумал?
–Что-то быстро, "ваше" навсегда, закончилось, – поймал Алексей за талию, высыпавшую осколки в мусорное ведро и снова пытающуюся "просочиться мимо" Жанну.
Враз сломавшаяся, зарыдавшая девочка, выронив из рук "орудия труда", упала к нему на колени прижимаясь, притискиваясь всем тельцем…
–Ну, всё? Наревелась?
–Мне мама позвонила, как только я в машину села, даже завести её не успела. Малыш, что ты там опять натворил? И при чём здесь папа?
Еле протолкнув стиснувший горло комок("голос у неё сейчас, один в один как у мамы моей! Да как такое возможно?!"), Алексей Петрович начал "исповедь хулигана":