Продавец пуговиц

Гроб пронесли по длинной улице, разводя прохожих на две стороны, как Моисей воды моря, и погрузили в отъехавшую машину. Черные люди по одному пропадали в ее дверях. Море сомкнуло воды. Алексей занял место в изголовье, чтобы успеть поговорить с другом в последний раз. Сейчас он смотрел в окно катафалка — дорожка цветов среди листьев отъезжала от него все дальше и дальше.

— Я не спрашиваю, зачем ты это сделал. Я знаю. Я знаю, что у тебя просто не было сил бороться. Эта штука сильная. Смешная, брат, но сильная. Когда ничего не знаешь, сопротивляться невозможно, наверное. Я то кое-что понял, поэтому и пуговицы, поэтому и магазин…. Но если бы я и рассказал тебе — ты бы не поверил, так же как и мои родители. Я даже не думаю, что ты самоубийца. Тебя убили! Твоя жизнь — это не только твоя жизнь. Она часть всей жизни человечества. А вот смерть — это только твоя смерть. Но и смерть — это только начало. До свидания, мой друг! Я не прощаюсь. Прости меня, но я завершу начатое. Я не отступлю. Я буду карабкаться по лестнице! Большей потери, чем эта, я и представить себе не мог. Друг ты мой самый дорогой.

Алексей замолчал и повернулся к Егору. Ему так хотелось увидеть его живым, что внутри все сдавливалось, и комок подступал к горлу.

Машина подпрыгнула на кочке, и Алексей чуть не стукнулся головой. Егор тоже метнулся вверх, трясущаяся женская рука легла на его лоб и выравняла профиль параллельно краю гроба. В этот момент продавец пуговиц вдруг понял, что не только перетасовывал в голове мысли, но и обращался к покойнику вслух. Он вышел из того состояния, когда кажется, что ты один и никто не слышит тебя и не видит, несмотря на тесное соседство, когда просто не замечаешь никого рядом, а этот кто-то как будто бы притаился и в самый неподходящий момент обязательно даст о себе знать.

Старая женщина, несчастная мать, сидевшая рядом, заинтересованно и встревоженно смотрела в глаза лучшего друга сына. Как она дышит по-прежнему не было заметно.

— Он был хорошим человеком, но у творческих людей, понимаете, очень тонкая кожа! Вот и все. Нет никаких секретов и тайн, — поспешил успокоить ее Алексей.

Старушка кивнула.

— Может и правильно сделали, что положили его, — она посмотрела на Егора. — в одежде без пуговиц. Что же он наделал то? Еще моя бабка говорила, что хоронить надо в рубахе без узелков и пуговиц, чтобы ничего не мешало. Но по мне, так это суеверие какое-то. Вымаливать его надо, а не пуговицы резать! Самоубийц то в рай не берут…

Теперь кивнул Алексей.

Катафалк еще раз качнулся и остановился. Приехали на кладбище. К привычному осеннему воздуху добавился сладкий, даже приторный запах плодородной земли. Алексей попросил сигарету и закурил, с непривычки откашливаясь после каждой затяжки. Тучки прикрыли солнце, и их тень отразилась на памятниках и могилах. Прохладный ветерок взъерошил волосы и напомнил о приближающейся зиме. Тишина кладбища поглощала одинокие фразы, гул мотора и лай тех собак, что находились как будто по ту сторону жизни. Водитель катафалка хлопнул дверью — она бесшумно закрылась.

Когда опустили забитый гроб, Алексей взял горсть земли и по традиции бросил ее в яму, потом еще и еще раз. Три. В ту же секунду он оказался дома, возле горшка с драценой, собрал сухие длинные листья и на счет «четыре» вернулся назад. Листья в ладонях с хрустом превратились в порошок и снегом опустились на сырую землю.

Глава 11. Ульяна

— Ты понимаешь? Мячик! Это какое-то наваждение! — закончила рассказ Ульяна и посмотрела на Юну. — И что ты думаешь по этому поводу? Может ли Эдик все же быть тем, на другом конце нити? — спросила она, торопя подругу с ответом.

Под ногами шуршали листья, переговариваясь шепотом с птицами, которые, словно перепутав время года, радостно щебетали о весне. Их веселое настроение поддерживали дети, рисующие мелками на сухих берегах асфальта, отбрасывая листья, огибая лужи и следы мокрых ботинок прохожих. Солнечный день подходил к концу, забирая с собой тепло лучей и удлиняя тени. В воздухе стоял невероятный аромат сорной травы с привкусом ягоды — сочной ежевики или сухой малины.

Ночью были заморозки и листья с деревьев попадали необычно густым снегом. Дворники еле успевали расчищать асфальт, кто метлами, кто граблями, а кто садовым пылесосом или воздуходувом. Собранные листья грузили на брезентовые полотна и волокли эту золотую кучу под стволы деревьев.

Вся картина осени в этот день настолько восхищала прохожих, что они чувствовали невероятный прилив сил и облегчение, словно пробыли целый день в пустыне, изнемогая от жары и жажды, а потом, уже пошатываясь, вышли к оазису. Только Ульяна почти не замечала этой красоты и собой заслоняла всю прелесть этого дня от Юны.