Продавец приключений

– Нет, буду бросать. И притом целыми ящиками! – возразил несчастный упрямец.

Я вздохнул и сказал:

– Что ж, возьмусь за ваше воспитание. Только прошу: не пейте для храбрости. Вредно очень.

Он, конечно, не сдержался, пришёл на дуэль пьяный в дым. И его сослуживцы были не лучше. А амбиций, а амбиций-то было сколько. Фу-ты ну-ты! Стоило им появиться, как они сразу затеяли скандал в общественном месте.

Я им, конечно, сказал прямо в глаза:

– Господа, нельзя ли потише? Здесь всё-таки женщины. – И указал на монастырь кармелиток.

Д’Артаньян и три мушкетёра поддержали меня. Особенно поддерживал Арамис, человек, как известно, самый галантный в книге. Мы сообща убеждали пьяниц отправиться по домам и лечь в постели.

Но куда там! Гвардейцы кардинала вытащили шпаги и давай махать перед нашим носом. Больше всех размахивал шпагой любимец кардинала Каюзак. Теперь нам, трезвым людям, ничего не оставалось другого, как объединиться и наводить тишину возле монастыря кармелиток общими силами.

Первым делом мы разобрали партнёров. Мне достался рыжий детина. Пока он крутился вокруг меня, отскакивал и наскакивал, я обмотал его шпагу изоляционной лентой, а потом уложил самого пьянчугу на травку поспать. И, освободившись, посмотрел, что же делают мои новые товарищи.

Здесь мне следует остановиться и сделать ещё одно заявление. Не располагая всеми фактами, писатель Дюма так и не узнал до конца самого главного. А самое главное заключалось в том, что наши мушкетёры добились своих побед, не пролив ни капли чужой крови. Свою пожалуйста, хоть рекой, а чужую ни-ни, не трогай.

Не отступили мои друзья от своего правила и в сражении при монастыре кармелиток. Пьяные гвардейцы валились с ног сами, стоило только притронуться пальцем. Дольше всех хорохорился любимец кардинала, он пристал к раненому Атосу со шпагой в руках и наступал на него, наступал.

И вот тогда благородный Атос попросил меня взглядом:

«Базиль, я уже столько пролил своей крови, что, боюсь, не выдержу и пролью ещё. Займись-ка им, пока для него не поздно».

А я-то убрал свой инструмент. Но ничего не поделаешь, пришлось открыть чемодан, вооружиться своим верным разводным ключом и свернуть шпагу Каюзака в кольцо.

Любимец Ришелье увидел, что стало с его оружием, и упал от удивления в обморок, да так стукнулся головой, что получил лёгкое сотрясение мозга, которое было на другой день раздуто прессой кардинала бог знает до чего. Мои новые друзья были представлены какими-то кровожадными убийцами. Лишь меня побоялись трогать – чем чёрт не шутит, вдруг испортится кран. Всё описали так, словно я там и не был.

А мы, ничего не подозревая, сложили пьяных у ворот монастыря, забрали их шпаги, чтобы больше не баловались, и, позвонив привратнику, отправились в известное всем читателям триумфальное шествие по улицам. Немного обидно, что и художник не изобразил меня на рисунке в этот замечательный момент. Помню, как сейчас, я шествовал в центре, справа от меня Атос с Арамисом, а слева д’Артаньян и Портос. «Ну и мастер ты со своим напильником, Вася! – восхищались мои новые друзья. – А как ты достал свои кусачки, а? И отхватил кончик шпаги у этого де Жюссака!» Надеюсь, будущие художники учтут моё маленькое замечание.

Шума после нашей победы было хоть отбавляй. Моё выражение «ах, уже падаю» облетело весь Париж. Отныне, прежде чем начать дуэль, так и говорили противнику: «Ах, уже падаю». И меня немного удивляет, откуда взялось у реакционных историков столько терпения, чтобы позачёркивать моё имя во всех документах того времени. В те годы не было ни одного письма, в котором бы не говорилось о русском слесаре-водопроводчике и его крылатой фразе.

На другой день после легендарной битвы капитан мушкетёров пригласил нас на чашку чая. Мы сели за самовар, и г-н де Тревиль в общем и целом положительно отметил нашу деятельность против гвардейцев кардинала и затем предложил мне любезно надеть мушкетёрский мундир. Я рассыпался в благодарностях, а затем учтиво отклонил предложенную честь, потому что мне больше была по душе моя собственная профессия. И потом, не хотелось обижать гордого д’Артаньяна, которому, как все помнят, было предложено всего лишь место королевского гвардейца. Г-н де Тревиль тоже рассыпался в сожалениях по поводу того, что его рота теряет такого мастера по фехтованию, даже не обретя его.

Я ответил опять учтиво. Словом, мы ещё посоревновались в изысканности манер и потом разошлись, причём победа осталась за мной, потому что уж по этой части слесарь-водопроводчик может дать, если нужно, сто очков не только придворному вельможе, но и даже руководителю хореографического кружка.

А кардинал слушал, что говорят обо мне, и ждал, когда же я сам попрошу аудиенцию. В конце концов его терпение лопнуло, и Ришелье послал за мной своего гвардейца. Это было как раз в обеденный перерыв, и потому тот нашёл меня в трактире «Весёлый петух», где я сидел со своими друзьями за широким дубовым столом и ел первое. Посланец кардинала сказал, чтобы я немедленно следовал за ним, и направился к выходу.