Пробуждение Странника

Шар света пролетел в воздухе и попал прямо в область между бровей Тони, в область третьего глаза. Сила шара света буквально опрокинула его, и он свалился на землю.

Почти сразу же Тони был охвачен самым сильным духовным экстазом, какого никогда раньше не испытывал! Ничто ранее испытанное не могло сравниться с этим опытом. Хотя Тони физически присутствовал в комнате, другая часть его стояла перед Чистым Светом, Светом Одного.

Именно в этот момент он понял, что это и есть Дом, и это было самым славным, удивительным и религиозным опытом в его жизни.

Вдруг прямо перед собой он увидел ноги и мантию Муктананды, и обнаружил, что лежит на полу и громко рыдает, как самый последний идиот, впавший в экстаз.

“Ну, теперь ты останешься и будешь счастлив, не так ли?” — спросил Муктананда.

“Да, да, я останусь, я останусь”, - ответил Тони. Его глаза еще были расширены от восторга.

Пока продолжались видения, он мог наблюдать, как уходит Муктананда. С того дня Тони стал самым энергичным и воодушевленным человеком в ашраме! Он работал сверхурочно, выполняя свои обязанности. И сейчас он с другом направлялись в один конец из Калифорнии в Нью-Йорк, чтобы остаться в ашраме Муктананды на неопределенный период времени.

Муктатанды больше не было на земном плане в физическом теле, но его дочь Свами Чидвиласананда сохранила традицию, хотя я не был уверен в том, что она демонстрирует те же “сиддхи”, что Муктананда.

Конечно, меня очень заинтересовало происходящее. Только что я проделал долгий путь в Боулдер в надежде найти свой “духовный центр”. А сейчас двое искренних мужчин среднего возраста, едущих из Калифорнии, рассказывали мне, что место, где я учился в колледже, оказалось для них самым лучшим духовным местом в стране. Это заставило меня дважды подумать о Нью Пальце/Вудстоке возле Нью-Йорка.

Я вернулся домой, и тут начали сбываться пророчества женщины. Я быстро погрузился в катастрофическую рутину, меняя работу за работой с помощью разных агентств, помогавших временно устроиться.

Присутствие друга матери наполняло меня тревогой и часто повергало в слезы, поскольку мы постоянно ссорились. Друг, будем называть его Джек, стремился выиграть приз — преданность и любовь матери.

Вскоре Джек убрал мой барабан из подвала в гараж. В подвале он хотел разместить музыкальную студию. Проблема с гаражом заключалась в том, что мои музыкальные экзерсисы будет слышать весь мир, а я не хотел никого беспокоить.

Меня настолько волновали другие люди, что я не мог заставить себя играть публично таким образом. Я чувствовал себя так, как будто главной проблемой было то, что я являлся всего лишь сыном своей матери, а не ее другом. Я больше не был самым главным человеком в ее жизни, и это сводило меня с ума. (Сейчас мать бросила Джека. Проблема разрешилась, и мы снова чудесно жили вместе.)

Мать все больше и больше давила на меня, чтобы я переехал. Я больше не мог выносить стресса и постоянного напряжения. Я связался с Эриком, который заканчивал последний семестр в Нью Пальце, и рассказал о происходящем.

“Знаешь, с того момента, когда я покинул Нью Пальц и был в Боулдере, моей единственной мечтой было вернуться туда”, - сказал я.

“Парень, ты знаешь, что можешь вернуться. Тебя больше ничего не удерживает. Мы оба это знаем. Будь честен с самим собой. Все твои друзья здесь, и ты должен сделать это для себя. Давай”.

“Да, ты прав”, - заметил я. После приезда в Нью Пальц, я все дни проводил в доме своего друга-гитариста Адама. Со времени возвращения из Колорадо, мне, наконец, удалось обзавестись машиной, и сейчас я воспользовался ею, чтобы перевезти все свои вещи в Нью Пальц.

Я спал на воздушном матрасе посередине кухни в доме Адама. Уже на следующий день после возвращения в Нью Пальц я устроился на работу в качестве разносчика пиццы в местной пиццерии. Эрик занимался тем же самым, а вечера мы проводили вместе.

Вскоре я нашел замечательное жилье всего за $220 в месяц. Это была комната в пансионе. Однако вскоре я начал ссориться с соседями по дому, большинство которых были студентами колледжа.

Они часто оставляли за собой полную раковину грязной посуды, которую никто никогда не мыл, и делать это приходилось мне. Если я этого не делал, посуда оставалась невымытой и подолгу кисла в раковине.

Никто из жильцов дома не был “противным”, но их лень сводила меня с ума. Однажды ночью я быстро набросал записку и повесил ее над тарелками. Она гласила:

“В НАТУРЕ, вас это не Е…?”

На следующее утро к моей двери прикрепили письменный ответ от девушки, которая, по-видимому, оставляла немытые тарелки. В нем говорилось, что в матерном языке не было необходимости.

В том же кратком ответе был намек на возможность примирения, и, в конце концов, проблема разрешилась. Я извинился за свой язык, объяснив, что был зол и не нашел другого способа общения.