Проблеск истины

Гомосексуализм среди вакамба не распространен. Практиковавших его людей в старые времена предавали суду короля Койля — это когда племя собирается, чтобы приговорить кого-то к смерти, объяснил Мвинди — и сажали на несколько дней в реку или в яму с водой, чтобы мясо сделалось нежнее, после чего съедали. Многих наших драматургов, живи они тогда, постигла бы такая участь. В то же время считалось, что человек, отведавший гомосятины, пусть даже вымоченной в ключевой воде, рисковал навлечь на себя серьезные неудачи, а некоторые из моих старых друзей утверждали, что гомосексуалист на вкус хуже водяного козла и что от него бывают язвы в паху и под мышками. Сношения с животными тоже карались смертью, однако не вызывали столь сильного отторжения, и тот самый Мкола, которого все считали отцом Нгуи, поскольку свою непричастность я доказал математически, рассказывал, что паренек, трахнувший его овцу, на вкус был не хуже антилопы гну. Ни Кейти, ни Мвинди, кстати, не употребляли мяса антилопы гну, но моих антропологических познаний не хватало, чтобы разобраться в этом феномене.

Я размышлял о вопросах пола, диеты и доверия, параллельно любуясь Деббой — простой, традиционно ориентированной девушкой камба, наделенной аутентичной смесью скромности и высокомерия. Мтука тем временем остановил машину на плоском пятачке под деревом, и перед нами распахнулся грандиозный провал: далекий Лойтокиток сверкал жестяными крышами на фоне голубого склона, уходящего ввысь к белоснежной вершине, опоре нашей веры, матери наших надежд, а вокруг простиралась до горизонта любимая земля, и мы парили над ней, как на самолете, только без движения, стресса и затрат.

— Джамбо, ту, — сказал я Деббе.

— La puta gloria, — ответила она.

Банки с копченой рыбкой и голландским садковым лососем поручили открыть Деббе и Вдове; последняя чувствовала себя замечательно между красной рубахой Нгуи и желтой рубахой оруженосца Отца. С заданием женщины не справились, сломали на одной из банок язычок. На помощь пришел Мтука с плоскогубцами, и садковый лосось, гордость Голландии, увидел свет африканского дня. Мы ели, передавая друг другу ножи и бутылки пива. Прежде чем отпить из бутылки, Дебба отерла горлышко шарфом, но я заявил, что шанкрами тоже надо делиться, и после этого пили без церемоний. Пиво было скорее теплым, чем холодным, однако никто не жаловался, чему способствовали высота в восемь тысяч футов и великолепный пейзаж, над которым мы парили подобно орлам. Трапезу закончили холодным мясом. Бутылки взяли с собой, чтобы обменять на полные, а пустые жестянки сплющили, предварительно оторвав язычки, и положили под куст возле дерева. С нами не было егерей, променявших свои корни на сомнительное удовольствие помыкать собратьями; не было мисс Мэри, которую требовалось опекать и лелеять; не было щенков-полицейских — мы были абсолютно свободны и спокойно оглядывали места, куда не ступала нога белой женщины, включая даже мисс Мэри, если, конечно, не считать того случая, когда мы затащили ее с собой, как заигравшиеся дети, в совершенно чуждый ей уголок, где мелкие житейские радости шли в особую цену, о которой она понятия не имела.

Холмы Чулу царили над горизонтом, по обыкновению синеватые и причудливые, и мы радовались, что мисс Мэри никогда там не бывала, а когда вернулись к машине, у меня хватило глупости сказать Деббе, что ей предназначена роль умной жены, а у нее хватило ума ответить, прижавшись к любимой кобуре и водрузив руку на законное место:

— Уж какая есть, лучше не стану.

Я поцеловал ее в наморщенный лоб, и мы поехали по красивой дороге, прихотливо петляющей по склону. Жестяные крыши города сверкали все ближе; уже показались эвкалипты, и тенистая центральная улица, с британской внушительностью ведущая к крепости, и здание тюрьмы, и дома отдыха, где чиновные люди, шуршавшие бумагами во имя Империи, отдыхали от бюрократических трудов, если у них не хватало средств для поездки на родину. Мы не собирались тревожить их досуг шумом мотора и проехали стороной, упустив возможность лишний раз полюбоваться живописным садом камней и веселым источником, что много ниже по течению превращался в полноводную реку.

Львиный эпос мисс Мэри тянулся чертовски долго и успел здорово надоесть всем, за исключением ее единоверцев, поклонников и сочувствующих элементов. Чаро, не будучи ни первым, ни вторым, ни третьим, однажды сказал мне:

— Убей уже проклятого льва, выстрели вместе с ней, и делу конец.