Проблемы души нашего времени

Я умышленно использовал этот гротескный пример, чтобы показать к каким абсурдным последствиям приводит иллюзия, что раз нечто является психическим, то оно может поэтому нами управляться. Разумеется верно, что большая часть зла исходит от безграничной бессознательности человечества, и, наверное, правильно также, что мы способны как-то противодействовать душевным началам зла благодаря возросшей сознательности, точно так же как и наука позволяет нам более успешно справляться с внешними трудностями.

Необычайное возрастание всеобщего интереса к психологии в последние два десятилетия неопровержимо доказывает, что современное сознание несколько отошло от материального внешнего и обратилось к субъективному внутреннему. Экспрессионистское искусство пророчески предвосхитило эту перемену, ведь искусство всегда интуитивно предугадывает грядущие изменения в коллективном сознании.

Нынешний интерес к психологии – свидетельство того, что мы ожидаем от души чего-то такого, чего не дал внешний мир, чего-то, что, несомненно, должны были содержать в себе наши религии, но чего они, по крайней мере для современного человека, уже не содержат. Современному человеку религии больше не являются изнутри, как исходящие от души; они стали для него принадлежностью внешнего мира. Надмировой дух не охватывает его своим внутренним откровением; он пытается выбрать религии и убеждения, словно примеряя воскресный наряд, чтобы в конце концов снова сбросить их, как поношенную одежду.

Темные, чуть ли не болезненные феномены заднего плана души каким-то образом зачаровывают нас, хотя трудно себе объяснить, почему нечто, отвергавшееся во все времена, теперь вдруг стало столь интересным. Но то, что это всех интересует, явялется фактом, который отрицать невозможно. Под этим психологическим интересом я понимаю не просто интерес к психологии как науке или даже еще более узкий интерес к фрейдовскому психоанализу, а то всеобщее возрастание интереса к душевным явлениям, спиритизму, астрологии, теософии, парапсихологии и т. д. С конца XVI и начала XVII столетия мир не наблюдал ничего подобного. Похожим феноменом является разве что процветание гностицизма в I и II в. эры Христовой. Именно с ним наиболее тесно соприкасаются сегодняшние духовные устремления. Более того, сегодня даже существует Eglise gnostique de la France[127], и мне известны две гностические школы в Германии, которые категорически именуют себя таковыми. В численном отношении самым значительным из этих движений, несомненно, является теософия и ее континентальная сестра, антропософия – чистейшей воды гностицизм в индийском облачении. Вместе с тем пропадает интерес к научной психологии. Гностицизм же основывается исключительно на феноменах заднего плана души, он и в моральном отношении простирается в темные глубины, что, например, доказывает индийская Кундалини-йога в своем европейском оформлении. То же самое касается феноменов парапсихологии, что может подтвердить любой знаток.

Вложенная в преследование этого интереса страсть, без сомнения, являет собой душевную энергию, текущую вспять от устаревших форм религии. Потому эти вещи имеют внутренне подлинно религиозный характер, даже если внешне они вроде бы научно окрашены и даже если доктор Штейнер объявляет антропософию «духовной наукой». Эти попытки завуалирования лишь демонстрируют, что религия в целом стала такой же одиозной, как политика и мировая реформация.

Я вряд ли захожу слишком далеко, утверждая, что современное сознание, в противоположность XIX в., обращается к душе, преисполненное своих самых сокровенных и самых больших ожиданий, причем не в смысле какого-либо известного традиционного вероисповедания, а в гностическом смысле. То, что все эти движения придают себе научный характер, является не просто гротеском или завуалированием, как я указывал прежде, а позитивным знаком того, что они предполагают науку, то есть знание, полной противоположностью эссенции западноевропейских форм религии – вере. Современное сознание с отвращением отвергает веру, а поэтому и основанные на ней религии. Оно признает их лишь в той степени, в какой их познавательное содержание внешне совпадает с изведанными феноменами заднего плана души. Оно хочет знать, то есть иметь первоопыт.

Век открытий, завершения которого мы, вероятно, достигли с полным разведыванием земли, не хотел больше верить, что гипербореи – одноногие существа или что-то в этом роде, но захотел узнать и увидеть собственными глазами, что было по ту сторону границ знакомого мира. Наш век, очевидно, стремится разведать, что представляют собой психические содержания, находящиеся по ту сторону сознания. Вопрос любого теософа состоит в следующем: что я узнаю на более высокой ступени сознания, то есть по ту сторону моего нынешнего сознания? Вопрос каждого астролога: что представляют собой действенные силы и предопределения моей судьбы, лежащие по ту сторону моего сознательного намерения? Вопрос каждого психоаналитика: что представляют собой бессознательные инстинктивные пружины невроза?