Перед лицом такой картины нам лучше всего вновь сделаться скромными. Действительно, современный человек стоит на вершине, но уже завтра он будет устаревшим; действительно, он является последней составляющей древнего развития, но вместе с тем и самым большим разочарованием всех надежд человечества. Современный человек это осознает. Он видел, как благотворно могут действовать наука, техника и организации, но и сколь пагубно. Он видел также, как все преисполненные самыми добрыми намерениями правительства настолько основательно защищали мир по принципу «Si vis pacem, para bellum»[123], что Европа едва не погибла. Что же касается идеалов, то ни христианская церковь, ни братство людей, ни международная социал-демократия, ни солидарность экономических интересов не выдержали испытания огнем действительности. Более того, через десять лет после войны мы снова видим тот же самый оптимизм, те же самые организации, те же самые политические устремления, те же самые фразы и лозунги, которые неотвратимо подготавливают грядущие катастрофы. За пакты о запрещении войны голосуют скептически, как бы ни желали им счастливого процветания. В сущности же, все эти успокоительные попытки вызывают только сомнения. Я полагаю, что не будет большим преувеличением, если сравню современное сознание с душой человека, перенесшего огромное потрясение и ставшего потому крайне неуверенным.
В этом суждении можно усмотреть мою ограниченность как врача. Но я не могу перестать быть врачом. Врач всегда видит болезни, но еще очень важно не видеть их там, где их нет. Поэтому я не рискну утверждать, что человечество Запада, белые люди вообще больны или что Западная Европа приходит в упадок. Такое суждение вышло бы далеко за рамки моей компетенции.
Когда кто-нибудь заводит речь о проблемах культуры или даже человечества, всегда нужно знать, что, собственно говоря, этот человек собой представляет. Ибо чем более общей является проблема, тем больше он будет «приплетать» в ее изложение свою собственную, самую что ни есть личную психологию. С одной стороны, это, несомненно, может привести к невыносимым искажениям и чреватым последствиями ошибочным выводам, но, с другой стороны, как раз то обстоятельство, что общая проблема охватывает и включает в себя целое личности, является несомненной гарантией, что он говорит о действительно пережитом и испытанном на собственном опыте. Именно благодаря своему личному он отражает для нас проблему и тем самым открывает нам истину, тогда как первый рассматривает проблему сквозь призму личных тенденций и искажает ее под предлогом объективного изображения, так что в результате возникает не истина, а просто иллюзия.
Само собой разумеется, я знаком с проблемой души современного человека лишь из
Дело в том, что если вовне имеется идеальная и ритуальная форма, в которой воплощены и выражены все душевные устремления и надежды, например полная жизни форма религии, то тогда душа находится вовне и не существует душевной проблемы, так же как нет тогда и бессознательного в нашем понимании. Поэтому вполне логично, что развитие психологии целиком пришлось на последние десятилетия, хотя прошлые века в достаточной степени владели интроспекцией и интеллектом, чтобы суметь познать психологические факты. В этом смысле здесь дело обстоит точно так же, как в технике. К примеру, римляне обладали знанием всех тех принципов механики и физических фактов, которые сразу же позволили бы им построить паровую машину, но дело дошло лишь до игрушки Герона[125]. Причина заключалась в том, что не было настоятельной нужды. Такая нужда появилась только с полным и окончательным разделением труда и специализацией в последнем столетии. Для того чтобы дать толчок развитию психологии, нужна была