Проблема Спинозы

— Но теперь расскажите мне побольше об «Этике», — продолжал он. — Ведь именно эта книга принесла Гете такую умиротворенность и ясность — книга, которую он целый год таскал в кармане. Помните, вы предложили быть моим проводником, научить меня читать ее?

— Помню — и предложение остается в силе. Я только надеюсь, что у меня хватит сил потянуть это дело, поскольку в последнее время весь мой душевный мир заполоняют большие и малые мысли о моей профессии. Я не думал о Спинозе с тех пор, как мы беседовали в прошлый раз… С чего бы начать? — Фридрих прикрыл глаза. — Я переношусь в прошлое, в дни учебы в университете, и слушаю лекции моего профессора философии. Помню, он говорил, что Спиноза — выдающаяся фигура в интеллектуальной истории. Что он был одиночкой, изгнанным евреями отшельником, чьи книги были запрещены христианами, — человек, который изменил мир. Профессор утверждал, что Спиноза был первооткрывателем современной эпохи, что просвещение и подъем естественных наук — все это началось с него. Некоторые считают Спинозу первым представителем западной культуры, который осмелился открыто жить, не принадлежа ни к какой религии… Помню, как ваш отец публично поносил церковь. Эйген рассказывал мне, что он отказывался заходить в храм, даже на Пасху или Рождество. Верно?

Фридрих взглянул в глаза Альфреду, и тот подтвердил:

— Верно.

— Так что неким, весьма реальным, образом ваш отец был в долгу перед Спинозой. До Спинозы такая открытая оппозиция религии была немыслима. И вы весьма проницательно отметили его роль во взлете демократии в Америке. Американская Декларация независимости была вдохновлена идеями британского философа Джона Лок- ка, который, в свою очередь, был вдохновлен Спинозой… Так, что же еще? Ага! Помню, мой профессор философии особенно подчеркивал приверженность Спинозы к имманентному. Вы понимаете, что я под этим имею в виду?

Альфред ответил неуверенным взглядом и сделал туманный жест руками.

— Имманентное — противоположность тренсцендентному. Это понятие относится к представлению о том, что эта земная жизнь — все, что у нас есть, что законы природы повелевают всем, и что Бог полностью эквивалентен природе. Отрицание Спинозой загробной жизни имело колоссальную важность для последующей философии, ибо оно означало, что всякая этика, все кодексы жизненных ценностей и поведения должны начинаться с этого мира и этого существования. — Фридрих сделал паузу. — Вот почти все, что приходит мне в голову… Ах, да, еще одно, последнее. Мой профессор утверждал, что Спиноза был величайшим интеллектуалом, когда-либо ходившим по земле.

— Я вполне понимаю это утверждение. Соглашаться с ним или нет, но он явно обладал блестящим умом. Я уверен, что Гете и Гегель и все наши великие мыслители понимали это.

И все же, как могли такие мысли исходить от еврея, хотел было сказать Альфред, но удержался. Возможно, оба они старались избегать темы, которая посеяла враждебность в их прошлую встречу.

— Итак, Альфред, вы по-прежнему носите с собой свой экземпляр «Этики»?

В этот момент повар подошел к их столу и принялся наливать им чай.

— Мы вас задерживаем, да? — спросил Фридрих, оглядевшись и обнаружив, что они с Альфредом — единственные посетители, оставшиеся в столовой.

— Нет-нет, доктор Пфистер! У меня еще полно дел. Я буду здесь еще пару часов.

Когда повар отошел, Альфред проговорил:

— Да, я по-прежнему храню свою «Этику», но не открывал ее несколько лет.

Подув на чай и отпив глоток, Фридрих поднял глаза на Альфреда.

— Думаю, пришло время начать ее читать. Это трудное чтение. Я прошел годичный курс, посвященный ее изучению, и зачастую бывало, что в классе мы часами обсуждали одну-единственную страницу. Мой вам совет: продвигайтесь медленно. Эта книга невыразимо богата и затрагивает почти все важные аспекты философии — добродетель, свободу и предопределенность, природу Бога, добро и зло, личностную идентичность, взаимосвязь души и тела. Вероятно, только платоновское «Государство» обладает таким же широким подходом.

Фридрих снова окинул взглядом пустую столовую.

— Несмотря на вежливые возражения герра Штайнера, боюсь, мы его все же задерживаем. Пойдемте ко мне в комнату, там я смогу оживить свою память, наскоро просмотрев заметки о Спинозе, а заодно и дам вам адрес Эйгена.

* * *

Убранство комнаты Фридриха в спальном корпусе для врачебного персонала отличалось спартанским минимализмом: там были только книжный шкаф, письменный стол, стул и аккуратно заправленная койка. Предложив Альфреду стул, Фридрих протянул ему свою «Этику», а сам устроился на койке, пролистывая старую папку с заметками. Через десять минут он сказал, что готов начать.