Проблема с миром

«Тык, тык». Ей в лоб как будто забивали гвозди, она хватала ртом воздух, извиваясь и брызжа слюной.

– Я больше не могу! – всхлипывала она. – Дайте мне встать! Я больше не могу это выносить!

– Можешь. И вынесешь.

Скамья была обмотана веревками. А на гладком до блеска полу пещеры была насыпана соль. Круги, линии и символы, нарисованные солью. В темноте горели свечи. Не пещера ведьмы, а какая-то шутка.

– Вот твое ложе, девочка, – сказала Кауриб.

– Похоже на шутку, – прошептала Рикке, подходя к скамье. Холодный камень под босыми ногами.

– Ты не будешь смеяться.

«Щелк, щелк» – волосы сыпались вокруг ее босых ног.

– Нет большой разницы, трахаться с кронпринцем или с любым другим, – смеялся Орсо. – Но когда кронпринц приносит тебе завтрак в постель…

Она закрыла глаза, потянулась всем телом наверх, к нему, и он принялся целовать ее веки, целовать ее лоб, целовать ее щеку; его поцелуи стали бесчувственными нажатиями, потом резкими тычками, потом жестокими уколами; она зарычала и забилась, но у нее было так мало сил! Волны, накатывающие и испаряющиеся на берегу. Следы, пылающие следы на гальке.

– Держи ее! Держи крепче, она же извивается, как лосось!

– Я держу, черт побери!

– Это тонкая работа. И она должна быть сделана тонко!

Твердая скамья прижималась к ее твердым лопаткам, все ее тело было напряжено и тряслось; «тык, тык, тык» ей в лицо, и она увидела громыхающую по дороге повозку, сделанную из костей и запряженную лошадиными скелетами. Потом она услышала, как Кауриб прищелкнула языком:

– С этим покончено. Этот будет держаться.

Снова шипение трав на жаровне, ее лицо саднило, и горело, и было мокрым от пота, ее мучила жажда – такая жажда! – и ее глаз пылал огнем. Волк проглотил солнце, а волка проглотил лев, а льва проглотил ягненок, а ягненка проглотила сова.

– Во имя мертвых, ну и боль, – прохрипела она.

– Она что-то сказала?

– Она сказала, что ей больно.

– Чтобы это понять, достаточно просто взглянуть на нее.

– Заткнись и зажги вон ту свечу.

– С какой стати я вообще тебе доверился?

Старые люди собрались вокруг кровати. Вокруг смертного ложа. На нем лежал мертвый король; и ее глаз пылал как уголь.

– Повесь шкуру у входа в пещеру, чтобы ветер не задувал. Скорее!

На высокой стене стояла женщина. Ужасная женщина с ужасным ножом в руках. Мужчина возле нее прислонился к камням, и она улыбнулась, занося лезвие.

– Сломай то, что они любят, – проговорила она безжалостно, беспощадно, и Рикке завопила, когда игла снова ткнулась ей в лицо, безжалостная, беспощадная.

– Ну так отправь его вниз.

– Я передумала! – завизжала она, захлебываясь, в отчаянии, не сводя взгляда с иглы, пытаясь увернуться.

– Слишком поздно, девочка.

Она уселась рядом с Трясучкой и нахмурилась, поглядев через огонь на шанка: те сидели полукругом, отблески костра плясали в их черных глазах. Один поднялся, и Трясучка потянулся было к мечу, но тот всего лишь посыпал солью готовящуюся рыбу. Маленькая щепотка соли, брошенная ловким поворотом скрюченного запястья.

– Я не могу отличить, где реальность, а где видение, – услышала Рикке собственный голос. – Я не могу сказать, что уже было, а что будет потом. Все течет вместе, как краски в воде.

Она ахнула от очередного приступа боли, пронзившей глаз. Хватанула воздуха и попыталась стошнить, но тошнить было нечем. Похоже, она уже выблевала все, что съела за всю свою жизнь. Все, что съели все люди в мире за все время своего существования. Огромное здание было охвачено огнем. Высокий купол провалился внутрь, искры фонтаном поднимались к небу, дождем опускались на гальку.

– Ты должна сделать свое сердце каменным, – сказала Изерн.

Отблеск свечей сиял в металлическом глазу Трясучки.

– Прости меня. Прости.

Как холодно ногам! Озеро – по самые икры. Она увидела собственное отражение: бугристая остриженная голова на фоне мчащихся облаков. Повернула лицо в одну сторону, потом в другую. Там было что-то написано. Одиннадцать стражей, и одиннадцать перевернутых стражей, и одиннадцать раз по одиннадцать.

– Как я выгляжу? – спросила она.

– Наплевать, как ты выглядишь, – отозвалась Изерн, хмуря брови. – Будет ли это работать, вот вопрос.

– Один глаз борется с другим. – Кауриб подняла зажатую между пальцев иглу. – Ты должна выбрать. Ты должна выбрать сейчас.

На мгновение – молчание. На мгновение – тишина. Рикке смотрела на них снизу, чувствуя, как по телу распространяется холодный ужас.

– Выбрать… глаз?

Пусть звонят колокола

Савин рассматривала свое лицо в зеркалах под всеми углами. Вокруг нервно порхали по меньшей мере девять горничных: Фрида с пудрой и щеткой, Метелло с гребнем и ножницами, Лидди с полным ртом булавок, Май с нитками четырех разных цветов, намотанными вокруг пальцев. Не считая пары морщин вокруг глаз – а здесь ничем нельзя было помочь, разве что великий Эус повернул бы для нее время вспять, – она не увидела никаких возможностей для улучшения.

– Само совершенство, – проговорила Зури с тихой гордостью живописца, накладывающего последний мазок на свой шедевр.