– Мне кажется, нам обоим, пожалуй, стоит уже перестать оглядываться на наших матерей.
– Возможно.
– Итак, я могу рассчитывать, что вы не станете вмешиваться?
– Вы узнаете это, когда не почувствуете ножа между своими лопатками. – Яппо улыбнулся еще шире. – Или когда почувствуете.
Орсо снова пососал трубку и выпустил струйку дыма между сжатых губ.
– Ответ истинного стирийца!
– Юранд! – позвал Лео, распахивая двери.
Но комната была пуста. Звуки города снаружи. Музыка, смех. В темноте отблескивала золоченая лепнина, занавески колыхались возле открытого окна… Лео нахмурился. Кажется, они его закрывали? Может быть, кто-то забрался в апартаменты? И теперь поджидает хозяев? Только теперь до него дошло, насколько опасным может быть это дело. Сколько врагов он себе наживет. Им ни в коем случае не следовало разделяться!
Лео положил ладонь на рукоять меча.
– Гловард! – прошипел он, шагая через порог и морщась от боли. После обратной прогулки домой его нога горела от стопы до самой поясницы, а колено едва сгибалось.
Антауп принялся хихикать, что не очень-то помогало. Он хихикал всю дорогу от треклятого дома Кардотти.
– Налей мне выпить, а…
– Тс-с-с! – Лео подхватил его под локоть, почти насильно подвел к креслу и усадил.
Какое-то время Антауп сидел, трясясь от подавляемого смеха, который, впрочем, через несколько вздохов превратился в тихое похрапывание.
– Во имя мертвых! – пробормотал Лео.
Потом он увидел лучик света, пробивающийся сквозь замочную скважину одной из смежных дверей. Рядом на крючке висели маски Юранда и Гловарда – кит и птица. Лео окатила волна облегчения. Он отпустил меч, подошел к двери и широко распахнул.
– Вот вы где!..
Сперва он подумал, что они борются, и едва не расхохотался – настолько неравны были силы.
Они стояли на коленях на гуркском ковре. Гловард сжимал в обоих кулаках покрывало, которое он наполовину стащил с кровати, его глаза были плотно зажмурены, рот раскрыт. Юранд, с оскаленными зубами, прижимался к нему сзади, запустив одну руку между его ног, а другой ухватив горсть его волос и вывернув голову Гловарда так, чтобы можно было кусать его за ухо.
Потом Лео осознал, что штаны Юранда спущены и болтаются возле лодыжек, а Гловард свои стащил полностью и бросил комком в угол. Их волосатые ляжки прижимались друг к другу, и внезапно ему стало абсолютно ясно, чем они занимаются – и это была совсем не борьба.
– Но… – выдохнул Лео, закрывая лицо рукой, но почему-то все равно продолжая смотреть в щель между пальцами. – Черт!
Он отшатнулся от них, едва не споткнувшись о вытянутый сапог Антаупа, и кое-как выбрался из комнаты в коридор. Его нога горела, лицо пылало. Он испытывал тошноту, стыд, отвращение… Ведь так?
– Лео! – донесся до него сзади голос Юранда.
Лео вздрогнул, но упорно продолжал хромать вперед, не оглядываясь.
Во имя мертвых, как же он жалел, что приехал в Стирию!
Не философ
С его головы стащили капюшон, и Броуд зажмурился, потом приоткрыл один глаз, без особого успеха пытаясь заставить окружающие его размытые пятна сделаться четкими.
– Подумать только! Гуннар Броуд – в моей гостиной!
Он узнал этот голос сразу, и первым, что он подумал, было: «Черт!» Сказал он, однако, другое:
– Здравствуй, Судья.
– Я же говорила, что он вернется, а, Сарлби? – Одно из пятен подплыло к нему. – Против своей природы не попрешь!
Кто-то водрузил на его нос стекляшки, подвинул их в привычную канавку на переносице, и словно по волшебству все вокруг прояснилось. Может, лучше бы оставалось как было.
Перед ним, ухмыляясь, стояла Судья; Сарлби и еще несколько людей того же типа, среди которых не было ни единого дружелюбного лица, отирались вдоль замызганных стен подвала. Время не сделало ее краше. Она по-прежнему носила ту же ржавую кирасу поверх изодранного бального платья, выглядевшего так, словно его сняли с какой-нибудь баронессы, после того как прогнали ее сквозь заросли терновника. Ее рыжие волосы свалялись в еще более безумный клубок и были подобраны кверху, словно какое-то попугайское гнездо на макушке, а по бокам небрежно обкромсаны до неровной щетины. Ее все так же увешивали драгоценные камни, золотые церемониальные цепи и нитки жемчуга, содранные с Вальбекских богатеев во время восстания. Но вместе с тем, словно для того, чтобы больше походить на персонификацию кровопролития, она перепоясалась множеством ремней и портупей с болтающимися на них ножами, заткнутыми за них топориками, а также клинками в количестве, достаточном для целой сети мясных лавок.
С момента, когда он впервые ее увидел, она всегда вызывала у Броуда тревожное чувство, и то, что он был привязан к стулу в ее присутствии, нисколько не помогало расслабиться. Невольно вспоминались мертвецы, которых она оставила висеть во дворе позади разрушенного здания суда. Броуд до сих пор слышал тот звук: словно поскрипывание корабельных снастей под свежим ветром.