Проблема культуры и интеллигенции на рубеже XIX-XX веков

Если «уход» Толстого был невысказанной самокритикой, которой автор «Войны и мира» подвергал себя как главное действующее лицо лишенной надежды утопии, то для Владимира Соловьева критика утопии была двусторонней. Он критиковал толстовскую анархическую утопию во имя христианства, соблюдаемого в целостности его мистической идеи, и христианского реализма, который, за историческими структурами, а следовательно, за государством, признает значимость относительных ценностей в осуществлении богочеловечества. Но сам Соловьев, личность духовно сложная и противоречивая, строит собственную теократическую утопию, диаметрально противоположную толстовской анархической утопии, которую он преодолел к концу своей жизни. В «Трех разговорах», в частности, в «Краткой повести об Антихристе», произведении, не уступающем по мощи прорицания Достоевскому, утопическое воображение уступает место апокалиптическому сознанию. Соловьев, выступавший с критикой национализма славянофильского толка, видит, что православной России грозит одновременно цивилизация и варварство и что возможность спасения христианской культуры - только в подлинном синтезе Востока и Запада.

Весь символизм проникнут идеей кризиса и критики культуры, идеей не новой, уходящей корнями в русскую и европейскую традиции, о чем говорилось выше. Момент новизны, по сравнению с этими традициями, составляет марксизм, давший в России конца XIX века образцы реалистического анализа и послуживший толчком к конструктивному обновлению, прежде чем стать крайней формой революционности популистской окраски. Крупнейшие представители нового направления философско-религиозных исканий вышли именно из марксизма, преодолев его.

В 1984 году в Петербурге вышла книга «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России», принадлежавшая перу молодого экономиста-марксиста Петра Струве, впоследствии крупнейшего представителя русского либерализма. Книгу заключали слова, которые сейчас могут показаться опровергнутыми дальнейшей исторической реальностью, но которые, именно как неудавшаяся возможность, освещают противоположную - реализовавшуюся - возможность: «Признаем нашу некультурность и пойдем на выучку к капитализму». В спорах с народническим тезисом, постулировавшим для России особое историческое развитие, отличное от того, по которому пошел европейский Запад, весь русский марксизм, начиная с Плеханова, наоборот, утверждал не только неизбежность, но и реальность развития капитализма в России, как условия, необходимого для будущего социализма. Но у Струве, постепенно отошедшего от марксизма, защита капитализма, как экономического и культурного явления, приобретала особое значение. Струве, полемизируя против «экономического романтизма» народников и их западных предшественников, превозносил Маркса как апологета капитализма, и настаивал на политике социальных реформ, которые на основе развития производства должны были обеспечить России экономическое развитие, аналогичное американскому, и одновременно подготовить почву для социализма. Поэтому в «выучке» у капитализма он видел единственное условие преодоления «некультурности» России и утверждал, что от капиталистического развития зависит «весь культурный, политический и экономический прогресс» страны. Он обращался к русской интеллигенции с призывом отказаться «от непомерного национального тщеславия», толкавшего ее на мысль, что можно «заменить трудную культурную работу целых поколений» абстрактными проектами социальных преобразований, которые, как возражал Струве, привитые на почве русской некультурности, приведут не к «обобществлению труда», а к новым формам феодального порабощения.

Центральная проблема новой русской истории - проблема причин, приведших к крушению перспективы, намеченной Струве, и к победе противоположной - революционной - перспективы. Вопрос состоит в том, чтобы понять, как и почему в русской культуре популистская ментальность оказалась живучей в самом марксизме, воскресив и влив новую энергию в старый проект особого пути развития для России. Конечно, тешить себя иллюзиями, что на этом пути можно избежать капитализма, было нельзя, однако можно было претендовать на то, чтобы посредством деятельности организации «профессиональных революционеров», руководимых «научным» знанием мирового исторического процесса, сократить этот процесс или ускорить его развитие, а значит, и завершение. Такое знание давал марксизм, который молодой Струве толковал и воспринимал несомненно частично, наполовину, а именно, в его «реалистичной» части, игнорируя при этом «утопическую» суть. Только впоследствии Струве, как и другие, понимал и критиковал марксизм в его целостности, уже с позиций либерально-демократических и религиозно-идеалистических. Критика марксизма со стороны бывших русских марксистов, таких, как Струве, остается наиболее живым вкладом русской культуры начала века, намного опередившим время.