Проблема 92

— Правильно, — одобрил Курчатов. — Такая камера даст уже тридцать импульсов в час. Можете еще увеличить напряжение до шестисот вольт. Если от этого эффект не подскочит, то, значит, области газового усиления тут не виноваты. Одним словом, дел по горло! Дерзайте, ищите, пробуйте, — засмеялся Курчатов. — Но берегите аппаратуру и ценные химреактивы. В Ленинграде, говорят, острый голод на азотнокислый уранил. Фотолюбители в панике.

НОЧИ ПОД ЗЕМЛЕЙ

С последним поездом метро Флеров ехал на станцию «Динамо». В вагоне было полутемно и пусто. Только на угловом сиденье дремала девушка в красной фуражке и метрополитеновской шинели с петлицами. Видимо, ехала после работы домой. За темными окнами бежали смутные кабельные параллели, изредка мелькали в бетонных нишах маслянистые, режущие глаза огни. Поезд подолгу стоял с раскрытыми дверьми на станциях: поджидал запоздавших пассажиров. Но их не было. Двери в конце концов с шипением смыкались, и поезд с воем и грохотом устремлялся в черную трубу.

Вот, наконец, и «Динамо»: пустой зал с пригашенными огнями. Влажный после недавней уборки пол. Запах мокрых опилок и паленой резины. Холодок полированных мраморных плит. Ощущение одиночества и пустоты.

Уже семь месяцев день за днем приезжает он сюда на одном из последних поездов. Красивая зеленая бумага, которую прислал академику Иоффе нарком путей сообщения, сделала свое дело. Ленинградские физики получили в свое распоряжение комнатку в этом подземном дворце, где по ночам гуляют эхо и ветры под неумолчное чье-то шипенье и гул.

Первые месяцы работы было много. Теперь же они отправляются на «дежурство» по очереди. Сегодня как раз очередь Петржака, но Флеров не утерпел и тоже решил приехать. И не потому, что есть дело, просто настроение хорошее, очень хорошее настроение.

Еще только ноябрь, а Москва уже белым-бела. Зима в полном великолепии. Снег валит. Станция метрополитена в облаках пара, подсвеченного электричеством.

К концу месяца они уже будут дома. Сорок первый радостный год встретят совершенно свободными людьми. Без всяких забот! Даже вообразить трудно такое беспечное состояние души. И никаких тебе камер, никаких усилителей и, главное, космических лучей! Теперь уж никто не посмеет с мудрой ухмылкой спросить их про жесткую компоненту. Нет уж, увольте, товарищи, никаких компонент! В Москве, надеюсь, бывали? В метро ездили? Ах, конечно же, ездили? Как же иначе? Тогда, быть может, вам довелось видеть и станцию «Динамо»? Это недалеко от центра: «Площадь Свердлова», «Маяковская», «Белорусская» и «Динамо». Так вот, не знаете ли случайно, какова ее глубина? Если не знаете, могу сообщить со всей авторитетностью — пятьдесят восемь метров! Это эквивалентно толще воды в сто семьдесят четыре метра. Чувствуете, куда клоню? Космическое излучение здесь на девяносто пять процентов слабее, чем на поверхности. А фон все тот же! Шесть импульсов на старой камере и двадцать пять на новой — большой. Так-то!..

Эффект есть! Никаких сомнений по этому поводу быть не может. Все проверочные опыты проведены, и можно собираться домой в самый родной и замечательный на всем белом свете Ленинград. К тому же на улице зима, радостная, бодрящая. Деревья и кусты вокруг стадиона все в изморози, как гигантские белые кораллы. И снег летит косо под фонарем, и сугробы искрятся слюдяными блестками. Красота! Жизнь! Но, наверное, не это главное: все дело, конечно, в известии. Это оно переполняет сердце нетерпеливой, рвущейся наружу радостью.

Только что Флеров звонил Курчатову и узнал от него поразительную новость. Оказывается, Абрам Федорович уже отправил в знаменитый «Физрев» сообщение об открытии спонтанного деления урана! И как отправил! Телеграфом! Неужели такое возможно? Неужели настанет день, и он, Юра Флеров, вчерашний студент, увидит свою статью в том самом легендарном «Physical Review», зеленые тетради которого с таким трепетом листал, боясь, что Ферми или кто-то другой опередит их с нейтронами? Но что теперь нейтроны? Нейтроны — семечки. Спонтанное деление — вот это вещь!