Про котов и некотов

Макс этой традиции не знал, а если бы и знал, то пренебрёг бы ею. Ему захотелось исследовать одно из «вороньих» деревьев, и он на него полез. Вверх лез хорошо, уверенно, лёг на одну из удобных веток и стал смотреть вокруг. Мы с Володей стояли внизу и с гордостью глядели на нашего сына.

Тут прилетели, так сказать, хозяева – несколько ворон, может, это даже была стая, или клан, или община. Мне неизвестна ни воронья иерархия, ни политическое устройство их государства. Чёрно-серые грозные птицы уже хотели было сесть на ветки и начать переговоры, как увидели непрошеного гостя… Как-как-как-кааррр?!! Вороньё дружно напало на Максика и стало клевать его, стараясь сбросить с дерева. Наш герой уворачивался, защищался лапой, пригибался, терпел и упорствовал в своём желании остаться. Вороны отлетали и снова бросались на него, как голодные стервятники. Мы кричали на них, махали руками, но пернатые не обращали на нас никакого внимания. Тогда, опасаясь за здоровье кота, я подошла ближе, протянула вверх руки и стала кричать: «Максик, прыгай! Максик! Максик!» Коту было страшно, но он прыгнул, на этот раз мои руки смягчили его падение, он совсем не пострадал, зато у меня одна из рук была разукрашена кровавой ссадиной чуть не по всей длине.

Бедного сыночка мы принесли домой и осмотрели: глаза целы, слава богу, всё вроде цело, а вот на макушке нашли кровавые зарубки от страшных клювов птеродактилей. Всё-таки достали, хотели котёнку голову продолбить, проклятые частные собственники.

Чуть дальше, за памятником Ушинскому, мы тоже гуляли с Максиком, ходили в кустах, разговаривали – вдруг рывок, и Макс держит в зубах воробышка. Ой, ай, отдай! Кот остался в недоумении, добычу отдавать не хотел, пришлось прямо зубы разжимать. Крыло было повреждено, не знаю, выжил ли этот воробей. Мы поспешили удалиться и неожиданно услышали грубый окрик со стороны скамейки у самого памятника. Оказывается, у происшествия были свидетели, но истолковали его неверно. Пьяный женский голос вопил: «Вы что творите? Зачем кота на птиц науськиваете?» И какие-то угрозы. От возмущения я ответила резким тоном: «Вы ничего не поняли. Мы, наоборот, спасли воробья». Крики со скамейки продолжились. Я всегда была близорука, а Володя быстро разглядел сидевших. Там были двое мужчин и две женщины, в одной из них он узнал декана филфака…

Как это было омерзительно: пьяные преподаватели, грубые, вульгарные, орущие, уверенные в своей непогрешимости…

Что вы думаете? Деканша мне этого не забыла. Дело не в воробье, а в том, что я, аспирантка несчастная, посмела что-то вякнуть. Мы долгое время с ней не сталкивались, я и раньше без симпатии относилась к этому мужеподобному существу в юбке, а после инцидента вообще избегала. Но в конце аспирантуры пришлось зайти в деканат за её подписью на какой-то бумаге. Деканша сидела, торжествующе глядя на меня, и гудела что-то своим противным голосом: «Какая вежливая сейчас, а что раньше было, помните? А вот не поставлю я свою подпись, что тогда делать будете?» Я стояла, смотрела на неё, молча улыбалась и решала: мне просто так уйти или высказать ей всё, что я о ней думаю? Уже склонялась ко второму – что мне терять, кроме своих цепей? Но тут зашла одна преподавательница, внешне похожая на деканшу, только намного человечнее этой бульдожихи. Она, не понимая ситуации, сказала: «Да ты что, это же наша аспирантка!» И та нехотя подписала бумажку.

Вот что приходилось испытывать из-за любви к своему коту.

Иногда с Максом на плечах мы выходили через другую арку, ту, что смотрела прямо на левый бок Казанского собора. Около «Казани» всегда кто-то толпился и кучковался: то хиппи, то туристы, то школьники, то пьяницы, то попрошайки. Помню период, когда каждый день, выходя через эту арку, так как это был самый короткий путь до библиотеки, я видела толпу, слушавшую убогого, очень вульгарного пропойцу-карлика, который, не умея петь, кричал, перевирая слова популярной тогда песенки: «Ты морячка, я моряк, ты му…чка, я му…к!» Толпа одобрительно гоготала. Это было омерзительно. Хотя я ходила быстро, несколько секунд всё равно слышала эти вопли и гогот, и в сознании возникал вопрос: «Неужели люди такие свиньи?» Потом я мысленно заступалась за свиней, уж точно не способных на такое падение нравов. Потом переставала об этом думать, так как диссертация всё вытесняла из головы.

Но когда мы вместе с Максом выходили из этой арки, было относительно тихо. Совсем рядом продавали мороженое в вафельных стаканчиках, мы покупали там пломбир. Сначала Макс случайно попробовал мороженое: глядя сверху с моего плеча на что-то белое, он опустил нос, нюхнул и лизнул. Коту понравилось. Прохожие глазели, как мы по очереди едим пломбир: Макс лизнёт, потом я, потом снова Макс, и снова я. Это было смешно. После мороженое покупалось уже в расчёте на котёнка.