Про девушку, которая была бабушкой

– Снова неправильный ответ! Денежки у вас в сейфе, где-то здесь замаскированном. Получены от последней сделки, сумма явно превышает ту, что задолжали моей тетушке. Вы не храните деньги в банке. Вы точно Кощей у Пушкина: «Там царь Кощей над златом чахнет». – «Руслан и Людмила». Конец строфы вам понравится: «Там русский дух… там Русью пахнет». Хотя утверждать, что всем русским присущ комплекс скупого рыцаря, было бы слишком смело.

Строго говоря, в психиатрии комплекс скупого рыцаря совсем не тот, что был в одноименной поэме Пушкина у Барона. Но Витька несведущ в психиатрии и Пушкина не читал. Поэтому я поведала ему о людях, которым очень важно, наркотически требуется лицезреть, трогать свое богатство. Знать, что оно где-то хранится, не то удовольствие. Такие люди прячут накопленное под матрасом, в банках от консервов, в сейфах, периодически достают, пересчитывают, наслаждаются на полную катушку.

Я прочла из Пушкина: «Как молодой повеса ждет свиданья / С какой-нибудь развратницей лукавой / Иль дурой, им обманутой, так я / Весь день минуты ждал, когда сойду / В подвал мой тайный, к верным сундукам». Самохин! Пришло время распечатывать сундуки. Что-то меня теперь на Пушкина потянуло.

– Дайте мне время хотя бы до завтра!

– Завтра Яшка несет исковое заявление в суд. Он торопится, боится, что тетушка передумает.

– Я хочу с ней поговорить!

– Естественно и невозможно. Она поклялась, что будет общаться с вами либо после получения денег, либо после подачи иска в суд.

– Иск всегда можно забрать.

– Вы не знаете Гольдманов. Если у них попросить прошлогодний снег, они выдвинут триста двадцать пять условий. Хотя какой в Израиле снег?

Витька переживал столь открыто и болезненно, что мне пришлось мысленно приказать себе не раскисать, подавить жалость, помнить о детях, в зародыше удушить желание отыграть назад, сказать, что все это не взаправду, что я еще подожду, но дай хоть немного, хоть на зимнее пальто. Нельзя мучить людей, заставлять их страдать – это изуверство, хуже, чем месть, живодерство.

– Я не могу! – простонал Витька.

– Я тоже! Поди не каменная. Хватит резать кошке хвост по кусочкам! Или ты платишь, или я ухожу!

Витка встал. Если бы ему пришлось сделать несколько шагов, он, наверное, передвигался бы на дрожащих ногах. Ему нужно было только обогнуть кресло, сдвинуть одну из панелей, которыми были обшиты стены. Там действительно находился сейф. Витька, загораживая от меня табло, набрал шифр, открыл дверцу. Не оглядываясь, шмякнул на стол запаянный в полиэтилен брикет валюты размером с том Островского из собрания сочинений писателя. Я наклонилась рассмотреть. Внутри брикета пачки, перетянутые «бандерольками», на них печать банка, фамилия упаковщицы и надпись «10000 долларов США». Десять пачек по пять в ряд. Следом лег второй и третий брикеты. Витька закрыл сейф, повернулся, в руках у него была десятитысячная пачка. Он сорвал «бандерольку» и стал выкладывать доллары стопками, по десять штук в каждой, считал вслух. В последней пачке было шесть купюр.

– Пиши расписку, – с мукой в голосе сказал Витя. – Забирай!

– А тут сколько? – глупо спросила я.

– Сто тысяч, – ткнул он пальцем в брикет, потом в остальные: – Двести… триста. Тысяча, – ткнул в стопочку и пересчитал: – Две, три, четыре, пять, шесть, семь тысяч и шестьсот долларов. В расчёте?

Он спросил устало, и эта его вялость была хуже истерики.

Я вытащила из своего пакета тунику, в которой вышла из дома, телефон и кошелек, стала укладывать валюту. Брикеты поместились удобно, а куда затолкать семь тысяч шестьсот долларов я не знала, в кошелек они не поместятся.

– Вы не одолжите мне конверт или файл?

– Нет, убирайся!

– Вообще-то, – промямлила я, – со свадьбой у нас с Яшкой еще не решено. Там ведь еще мама Гольдман. Еврейская мама, сами знаете, как ракета средней дальности или даже дальней дальности…

– Убирайся!

Я быстренько завернула доллары в тунику, затолкала в пакет.

– Расписка…

– Не надо. Что я, Сашку не знаю? Потом. Уйди!

Он закрыл глаза и откинулся на спинку кресла.

– Это же не последней коровы лишиться! Самохин, у тебя, случайно, не предынфарктное состояние? Предынсультное?

– Выметайся!

Выйдя за дверь, я попросила секретаршу:

– Таня, присмотри за ним! Может, «скорую» или простое женское участие. Позаботься, пожалуйста!

– Пропуск возьмите, – протянула она карточку, не глядя на меня, продолжая свободной рукой листать какой-то журнал. – Иначе вас не выпустят.

На мою просьбу ноль внимания. Ее профиль: нарисованная бровь, носик, сережка в ушке, шейка – излучал такую степень презрения, что это уже и не было презрением, а плохо скрываемая брезгливость. Как если бы стало известно, что появились говорящие тараканы. Подобное насекомое заползло к ним в офис. Таракан остается тараканом, даже пусть он и говорящий.

Поэтому я просто ткнула пальцем под ее стол:

– У вас по ноге таракан ползет.

Когда я выходила, Таня визжала громко, тонко, панически – как надо. Самохин не может не отреагировать, выскочит, отвлечется от своих горестей.