Про девушку, которая была бабушкой

Когда с прошлым было покончено, я заговорила о том, что мне не нужны молодость, стройное тело, личная жизнь и прочие утехи не по возрасту, если я потеряю сына, внучку, невестку. Это равнозначно потере жизни, бессмысленности моего существования, это будет смерть. Я изо всех сил старалась не заплакать, вложить в слова столько чувства, чтобы проняло даже бревно. Я называла сына тупым, бесчувственным, жестоким. Я его умоляла не бросать меня. Я согласна на Америку. Пусть едут, я переживу. Только не вычеркивают меня, не закрывают передо мной дверь. Я грозила самоубийством и была готова стать перед ними на колени. Я заклинала простить меня именем его, Даньки, бабушки и дедушки. Я говорила, что он никогда прежде не слышал от меня подобных монологов в стиле шекспировских трагедий, я сама не подозревала, что на них способна. Но сейчас я на краю пропасти, между жизнью и смертью. В его воле столкнуть меня или оставить жить.

Данька слушал, не перебивая. Избегал смотреть на меня, словно мог обжечь глаза. Когда все же проскальзывал взглядом, на его лице появлялось выражение испуга и, увы, легкой брезгливости. Я не обижалась на сына. Кому понравится иметь маму младше по возрасту? Мне хотелось сказать, что в этой нелепой ситуации можно найти положительные моменты. Например, у нас появятся общие интересы. Я готова на любые жертвы. Даже… даже отправиться с ними в лес, ночевать в палатке и слушать песни под гитару. Я молчала, и так много наговорила.

Сын ничего не ответил на мою пламенную речь. Прошел мимо меня, вернулся в большую комнату. Я поплелась следом.

Данька остановился на пороге, глядя на жену, развел руками:

– Не знаю!

Я посмотрела на Женю: ведь это благоприятная реакция? Женя кивнул и беззвучно, одними губами сказал мне: «Держись!»

И тут моя сватья Любовь Владимировна, дай ей господи счастья и здоровья, произнесла простую и гениальную фразу:

– Поживем – увидим! Чего воду в ступе толочь? – И спросила буднично: – Обедать-то будем?

– Конечно! – победно воскликнула я. – Еды на всех хватит, только мы тут не поместимся. Переезжаем на кухню. У меня лишь на двоих фужеры, рюмки и стаканы помыты. Но три пары женских рук способны сотворить чудеса. Четыре пары! Катюля, ты будешь помогать? А мужчины сгоняют за водкой. Отличное противострессовое средство, хотя и вызывает привыкание.

Внучка тут же потребовала:

– Я тоже хочу следство пла… плависиси… как бабушка сказала.

– Перебьешься, – ответил Данька.

И пошел в прихожую переобуваться. Следом за ним отправился Женя.

Утром я проснулась почему-то голая. Моя ветхая ночнушка окончательно распалась на волокна? Странно, не помню. Мне приснился удивительный сон. Длинный как роман или многосерийный фильм. Наверное, в реальном времени длился минуты три. Отлично сохранился в памяти, хоть записывай. Нет, писательский труд не для меня – слишком тяжек, требует много сил, а мне их лень тратить. Я специализируюсь на малых журналистских формах. Надо сегодня оправить Самохину план следующего номера. Чем это пахнет? Кофе! Кто-то хозяйничает, гремит посудой у меня на кухне. Данька с утра пораньше заявился?

В комнату вошел Женя. С подносом, на котором стояли две чашки кофе:

– Ты ведь любишь с молоком? Пирожных не осталось, намазал булки вареньем. Сойдет?

Я испуганно натянула одеяло до носа, потом закрылась с головой. Что он тут делает? Это был не сон! Где мой халат? Я снова толстая…

Женя поставил поднос на журнальный столик, подошел к дивану, наклонился, убрал с моего лица одеяло:

– Я тебя примерно такой и представлял.

Москва, 2017 год