Призраки Маркса. Маркс и сыновья

Вначале одно напоминание. Те, кто, оказывая мне честь, интересуются моей работой, могут подтвердить, что я никогда не воевал ни с марксизмом, ни с марксистами. Почему же, следовательно, я должен надеяться на примирение (я подчеркиваю слово, которое возникло в названии и затем так часто появляется в тексте Айаза Ахмада (Aijaz Ahmad) и лейтмотивом которого оно, в конечном счете, является)? И в чем бы был смысл подобного примирения? Если бы я руководствовался, прежде всего, темой «примирения», даже в том смысле, какой имеет в виду Ахмад, я бы написал совсем другую книгу. Если внимательно перечитать параграф, в котором Ахмад пространно объясняет всю тонкость предложенного им названия — «Reconciling Derrida»(«Примиряя Деррида»), то становится понято, что речь не идет ни о «Reconciliation with Derrida»(npuMupenuu с Деррида), ни о «Derrida reconciled»… «on the part of Derrida, in relation to Marx — or Marxism in relation to Derrida»[19].

Итак, скольжение Маркса к марксизму, надо понимать, но, спросим: почему? кто представляет собой марксизм? Ахмад? Все те, делегатом которых он выступает? Но позвольте, даже в этой книге нет никакого согласия, никакого возможного единства между всеми «марксистами», между всеми теми, кто называет себя или кого называют «марксистами». Если же допустить, что в целом их всех можно определить как «марксистов», то тогда окажется, что пеопределяема как раз их индивидуальность. Я полагаю, что в этом нет ничего плохого, но, соответственно, апелляция к «марксисткой» идентичности становится тогда еще более неопределенной, чем всегда ( я несколько раз затрагивал эту тему в Призраках Маркса).

Ахмад пишет дальше: «In either case, we would then have a sense of gratification too easily ohtained»[20]. Следовательно, скорее речь должна идти о примирении меня с самим собой («Derrida in the process of reconciliation»[21] , пребывающим в поисках «идентичности». Мне следовало бы особо остановиться на этом пункте, разумеется, не имея ввиду, что здесь вовлечена моя нарцисистская идентификация (тем более, что в другом месте я рискнул высказать ряд утверждений о нарциссизме, которые весьма далеки от общепринятых). На этом пункте следует остановится, по крайней мере, по двум причинам.

1. Прежде всего, для того чтобы принять во внимание сложность идентификации, о которой говорит Ахмад и которая, как я полагаю, затрагивает очень значимую тему этих дискуссий. По поводу этой идентификации он делает сложное и интересное уточнение, говоря, что она должна была быть двойной: «identifying with the intent of this reconciling», «identifying that with which Derrida has set out to reconcile himself»[22] .

2. Далее, поскольку в обоих случаях (впрочем, второй случай уже содержится в первом), примирение было бы подчинено программе ( а это я как раз и оспариваю, и чуть ниже я объясню, почему и как), и идентификацию следовало бы искать для меня. Мне представляется, что Ахмад ограничивает процесс идентификации, сводя его к именам собственным, личным местоимениям и тому, что он называет «субъектами», в то время как именно к этому процессу, в сущности, подводит самый изощренный анализ, проводимый в Призраках Маркса как раз там, где в этой книге присутствует логика призрачности. Уверенность, с какой он это делает, мне не совсем понятна. Так, он пишет: «I mean, rather, the active sense of a process, and of a subject: a mode of reconcilation; Derrida in the process of reconciling; and we, therefore, in response to the process Derrida has initiated, participating in an identification — an identification also in the sense of identifying with the intent of this reconciling, as well as in the sense of identifying that with which Derrida has here set out to reconcile himself. It is in this double movement of identification that the pleasures and problems of Derrida's text lie for us, readers of the text.»[23]