Моя спальня находится как раз напротив его спальни. И я всегда знаю, что у него на душе из-за громкой музыки, доносящейся оттуда. Я знала, когда и под какие песни он готовится к лекциям, а когда тренируется и набирает форму к очередным соревнованиям. Я знала, когда у него собираются придурки-друзья, когда он ссорится с девушками, которых устала считать еще года три назад. А когда у него появляется новая — знала точно, потому что первый секс всегда случался под аккомпанемент неизменной «Far away» от «Nickelback».
Я знала его так хорошо, что ненавидела. С четырнадцати лет. С того самого момента, когда наутро в день своего рождения я посчитала себя достаточно взрослой, чтобы признаться вечно хмурому соседскому мальчишке в любви, а тот ответил лишь короткое «знаю» и больше не взглянул в мою сторону. Даже здороваться перестал.
Я привыкла его ненавидеть — так я считала. Но что я знала о ненависти?
Сейчас смотрю сверху вниз на Бессонова, который поливает землю, где обычно растут любимые розы его матери — вот-вот должны взойти. Он делает это без майки, несмотря на июньскую прохладу. И у меня сжимается сердце, как только подумаю о бедной тете Наташе, но это не мешает мне засматриваться на его загорелую спину и рельефные плечи — с тех пор как Ян стал капитаном университетской команды по регби, он заметно возмужал.
И едва я успеваю подумать об этом, как тот резко оборачивается назад, будто чувствует, что за ним шпионят. Он ловит меня с поличным, а я с гулким выдохом отступаю на шаг за занавески.
Сердце колотится навылет, в груди жжет, учащается дыхание. Я даже на расстоянии, даже через стекло за одно короткое мгновение ощущаю тяжесть его взгляда, который меня не отпускает. Воздух плывет, как будто плавится. Перед глазами взрываются темно-красные вспышки. Уши закладывает от давления, и я точно знаю, что это из-за Бессонова.
Трудно признать, но вся
Ян Бессонов ненавидит меня до луны и обратно с тех самых пор, как из-за моего папы его мать оказалась прикована к больничной койке. А я соврала ради единственного дорогого мне человека.
Глава 2
Ян
— Закрой справа! — уходя вперед, я даю команду салаге, который играет на позиции центрового. Он пока явно не догоняет, куда попал, все время оставляет место для атаки соперника и лупит глазами по сторонам, как баран. Зато понтовался в раздевалке центнером веса и футбольным прошлым.
Но здесь. Блять. Не футбол.
Регби — это не беготня качков по траве со странным мячиком в руках и не общая свалка мужиков, нюхающих друг другу подмышки. Помимо силы и скорости здесь важна координация движений, видение поля, партнера, соперника. Важно своевременно принимать решения, реагировать. Эта игра не так проста, как кажется, и в ней нет места тупицам. Здесь думать приходится не меньше, чем за шахматным или покерным столом.
Я люблю регби. Оно меня спасает. Особенно сейчас.
Когда я выхожу на поле, моя злость хотя бы обретает смысл. Я могу использовать прожигающий ребра гнев, чтобы выиграть схватку или пробить с центра яростный дроп-гол. Могу применять силу, чтобы взорвать защиту соперника и идти вперед, чем я в нынешний момент и занят.
Тренировка в самом разгаре. Я передвигаюсь по полю мелкими перебежками в ожидании шанса проткнуть заслон. Кажется, что даже воздух вокруг меня наэлектризован, и из-под пяток высекаются искры. В ушах стоит гул из-за десятка смешанных голосов, пахнет влажной травой — срывается дождь. Грудь распирает от эмоций, требующих выхода. Поэтому, окинув быстрым взглядом парней, я кричу Мирону, чтобы за уши крайнему бил, а сам топлю педаль газа в пол, чтобы успеть к мячу первым. И, подогретый боевым азартом, конечно же, успеваю.
Отдаю пас назад с криком «верни», прохожу вперед. Действую на инстинктах — поле знаю наизусть, не смогу здесь потеряться даже с закрытыми глазами. Ловлю мяч, двигаюсь мимо зевак, которые курят бамбук, вместо того чтобы следить за игрой. Сшибаю плечом одного защитника, продавливаю второго. До зачетной линии остается каких-то жалких пять метров. Нужно просто занести попытку и слать всех на…
— Сука! — завываю я, почувствовав резкую боль в груди и животе. На пару мгновений ощущаю невесомость и, только повалившись на землю, я вижу над собой вместо голубого неба недовольную морду Дэна, а после понимаю, что произошло — он перехватил меня у самых ворот.
— Ты себя че, Ричи Маккоу возомнил? — брызжет тот слюной.
— Сука, ты мне ребра сломал, — сквозь стиснутые зубы рычу я.
— Футбольное поле в пятистах метрах отсюда, — доносится до меня недовольный голос тренера, — с этим нытьем туда.
Сколько бы ни испарял из себя злобу, а стоит остановиться — и заполняет по новой.